Синтез

Ярне Борис

— Пора менять образ жизни, — прохрипел он, заходя на кухню.

— Ну, это вы каждый день говорите.

— Поговори мне. Там пусто?

— Пусто, нет ещё никого.

Купер вышел в зал. «Не теряй вечность и свободу».

— Твою мать! — вскричал он. — Какая Жанна Роллан? Это же была Белоснежка!

Жанна была единственным ребенком в семье. Родилась она далеко от Центра, в округе Сувай, на северо-востоке от Центрального округа. Там её отец проходил службу. Из своего детства она помнит только гарнизоны, переезды, боевые машины, военных и постоянный вопрос отцу: «С кем он собрался воевать?». «Мы, девочка, представляем городскую безопасность, мы созданы, чтобы защищать наших граждан», — отвечал он. «От кого?» — не унималась девочка. «От плохих людей». «А где живут плохие люди?» «Плохие люди есть везде». Пока один из младших офицеров по имени Феликс не забирал её поиграть, маленькая Жанна не отставала от папы. В

четыре года она перестала задавать вопросы и начала писать стихи. Почти сразу же она начала на эти стихи сочинять музыку. Солдаты не могли поверить в то, что всё это маленькая Жанна придумала сама. Её мать была холодна к ней, как, в общем-то, ко всем вокруг, не исключая её отца. Несмотря на то, что кочевой их жизнь назвать было нельзя, переезд раз в год опостылел ей настолько, что она собрала вещи и уехала, оставив пятилетнего ребенка на руках отца — майора «спецназа». Перед тем, как покинуть семью, мать часто рассказывала Жанне, что бывают огромные округа, где кипит разноцветная жизнь, но её отец никак не хочет сходить к своему начальнику и попросить отправить его туда. Мать уехала, не сказав ни слова, ни мужу, ни дочери. Жанна плакала, когда поняла, что произошло. Но на помощь снова приходил молоденький лейтенант Феликс. Когда Жанне было шесть лет, военная часть её отца остановилась в большом округе Тарнеу. Вечером хозяин ресторана, где планировалось провести свадьбу одного из офицеров, проводил осмотр музыкальных коллективов, по очереди выходивших на сцену ресторана. Он всеми был недоволен. Жанна с Феликсом сидели как раз в ресторане и наблюдали за происходящим. В какой-то момент он так разозлился, что бросил фразу, что этот семилетний ребенок сможет исполнить любой номер лучше всех их вместе взятых. «Иди девочка, попробуй», — предложил он Жанне. «Если не хочешь, не ходи», — сказал Феликс. «Мне шесть лет», — смело сказала Жанна, взбираясь на сцену. Она взяла микрофон, огляделась по сторонам и тихо запела. Оркестр начал ей аккомпанировать, тогда она запела громче и, не останавливаясь, спела все три свои песни. Наступила тишина. «Кто учил тебе петь?» — спросил хозяин ресторана. «Никто», — ответила девочка. «А что это за песни?» — спросил он. «Я их сама придумала. А ещё я сама научилась танцевать». Хозяин ресторана был в самом настоящем шоке. Вечером, во время тожества, он познакомился с Филиппом Ролланом и рассказал ему всё. Тут нужно добавить, что сам хозяин ресторана в прошлом был эстрадным певцом, закончил перед этим музыкальное училище, но певцом остался лишь для таких ресторанов. «И что вы предлагаете?» — спросил Филипп, предполагая, куда клонит хозяин ресторана. Впервые Филипп Роллан заплакал, только этого никто не видел. Феликс утешал его тем, что Жанне так и так уже пора в школу. Гарнизонные школы — это не то, что ей нужно, даже если бы речь шла не только о таланте. Летом, перед началом учебного года, Феликс по поручению своего командира отвёз Жанну Роллан в Центральный округ и показал её приемной комиссии музыкальной школы. Жанна была зачислена мгновенно. С пятнадцати лет Жанне стали поступать предложения изо всех концов Города, но она выбрала четкую позицию — окончить академическую школу, Городское музыкальное училище. Благодаря своей незаурядной внешности уже с шестнадцати лет ей предлагали карьеру модели. С целью получения дополнительного заработка она временами принимала эти предложения, чем затмила ведущих моделей Города. В восемнадцать лет Жанна окончила училище, и была осыпана градом предложений. Но, остановиться решила на театре оперетты. Вездесущие акулы шоу бизнеса, оценив многосторонние способности девушки, не давали ей проходу. В конце концов, они пошли в обход неё, через администрацию театра и… сломили, предложив немыслимые гонорары. Понеслось сразу всё: кино, телевидение, всевозможные шоу, концерты, участие в конкурсах и так далее и тому подобное. Её отец к тому времени уже вышел в отставку и был до безумия счастлив за свою дочурку, сумевшую собственными силами добиться таких результатов. Феликса к тому моменту уже давно не было. Он пропал, куда, Филипп объяснить не мог. Но тому самому владельцу ресторана Жанна не раз отправляла подарки с благодарственными словами. Её жизнь превратилась в фейерверк, пока не появился Кац со своими предложениями, в частности, с контрактом о периодических появлениях на публике с Томасом Шнайдером. Но и это всё было в прошлом. Как не жалела Жанна о тех годах бешенной славы, она давно для себя определила предел своих собственных сил и критерии свободы, которые, и это самое главное, она, опять же, определила сама для себя. Ей было двадцать пять лет, она была в самом расцвете творческих и человеческих сил. И главное, в ней бурлила самая настоящая жизнь!

— Ты, придурок, уверен, что мы успели проскочить мимо охраны?

— Вы меня туда за каким хером ставили?

— С тебя станется. В прошлый раз ты полицейский автобус не заметил.

— Давай это теперь всегда вспоминать! Достал…

— Оба пасти прикрыли! Груз в фургоне, валим на точку.

И времени у нас нет. Чё ты затух? Гашетку жми. Так, идиоты! А кто в фургоне?

— Твою мать, Череп, ступили. Я мигом…

— Только не поцарапай экспонат!

— А эта сучка нам там к херам?

— Отошлем. Боссу захотелось. Не задавай таких вопросов. Вообще, не задавай вопросов. Жми давай, пока не «чухнули», и на перехват не дернули.

— Понял, Череп. Полчаса и мы на точке.

— Через гараж загоняй.

— Да ясен лось.

— Вытаскивайте. Ты какого рожна ей так втащил? Сам откачивать собрался?

— Да укачало её, Череп. Ща всё будет.

Пустая комната. Окон нет. Только кровать, шкаф, четыре стула. Больно было в челюсти, больно и мокро, какая-то тряпка, слабо привязанная за затылком, закрывала рот. «Я в костюме, в котором, собиралась идти домой. Ведь так? Что произошло? Нужно сосредоточиться. Сегодня среда, 26 декабря, последняя репетиция перед гала-концертом новой программы. Что происходит? Я опять свалилась с ванной? А эти люди. Да, эти странные люди… Я плохо соображаю, я или упала… Или… Или…»

— Нееееееет! — что есть мочи закричала Жанна.

— Какая тварь затыкала хлебало?

Жанна потеряла сознание.

— Я сказал табло не трогать!

— Прости Череп, она так заорала.

— Заткни ей хайло и всё!

— Чем?

— Ты дебил?.. Колготами.

— Какими, Череп?

— Своими, кретин!.. С неё сдери, всё с неё сдери и привяжи к кровати. Одна рука в этот угол, одна в тот, нога и так далее. И хайло ей заткни. Затолкай ей в горло колготки и перемотай скотчем. Так, чтобы не звука от неё не было. Шпатель, помоги, что встал, как приведение?

— Череп, не моё это.

— Я тебя не спросил. Быстро, я сказал!

«Я не могу дышать, я не могу говорить, я голая, я связанная, я… Это я?»

— Чего картинку попортили, придурки?

— Босс, издержки производства. Не такое бывает.

— Ну чё, налюбовалась, красотка?

— А вы дальше ничего делать не будете?

— А это не твоё сучье дело. Ты свое получила, на такси и чтоб духу твоего тут не было, а то… ты меня знаешь.

— Знаю, голубок. Еще полминутки.

— Вали, «шмара»!

— Иду, иду. Очень маленький подарок, — вполголоса проговорила Джессика и направилась к выходу из комнаты. Комната находилась в заброшенном доме, вот уже несколько лет готовящимся к сносу. Дойдя до двери, она развернулась и, очень надеясь на то, что Жанна её увидит, подмигнула.

— Ну чё, босс, пускаем уже на круг? Пора, а то девка может кони двинуть, нервишки у неё аховые. Или взбодримся?

— Взбодримся, — сказал Томас Шнайдер.

— Шпатель, — скомандовал Череп.

— Пусть Бурый, — ответил Шпатель и закурил.

Бурый достал литровую бутылку джина, сделал глоток и передал следующему. Допив до половины бутылки, Череп пробормотал:

— Право первой ночи, король.

— Держите её, — сказал Шнайдер, — и дайте резинку.

— Да она уже раз десять обоссалась! — Заржал Бурый.

В четыре года она начала писать стихи. Почти сразу же она начала на эти стихи сочинять музыку. Солдаты не могли поверить в то, что всё это маленькая Жанна придумала сама.

— Резинку дай, а то рядом ляжешь! — скомандовал Шнайдер. — И держите её! Она дергается вся! Держите! Мать вашу! Подушка есть?

— Босс, чё ты там копошишься? Вот дрань какая-то! Чё с ней делать-то?

— Сунь ей под зад и ноги держите!

— О, босс, да вы эстет!

— Понеслась, примадонна!

Крик без голоса! Голос без смысла! Нет, это не позор и не унижение, это даже не убийство… Что есть омерзительней? Есть, много чего есть. Только это нас не касается. А коснется? Что будет омерзительней?..

Жанна кричала, кричала молча, кричала всем своим существом. Её связки, её голос, которым восхищается весь Город, умер, она умирала. Она умирала… Она умирала…

— Давай, Череп!

— Опа-опа-опа…

«Кто учил тебе петь?» — спросил хозяин ресторана. «Никто», — ответила девочка. «А что это за песни?» — спросил он. «Я их сама придумала. А ещё я сама научилась танцевать».

— Так, мужики, а мне бы перевернуть её, я сзади люблю.

— Штапель, пойдешь таким же путем, чтоб десять раз не крутить?

— Да мне по хрену.

— Доставай второй флакон.

— У нас кроме джина есть чё?

— Нет, пять бутылок джина.

«Почему я не могу потерять сознание. Хотя бы потерять сознание. Боже, я не просила тебя никогда, я не прошу тебя дать мне умереть, хотя бы потерять сознание».

— Открываем второй круг. Переворачиваем. Можно отвязать, я думаю, она уже спеклась.

— Не, мало ли чё. Слышал про состояние аффекта?