Синтез
Шрифт:
— Но пока что их нет — и вот какие возникли серьезные проблемы. Послушай, Олек, только все, о чем я рассказала, — строгая тайна, — добавила мама. — Помнишь, сколько было напрасной паники, когда распустили слух, что целлюлоза способствует старению?
— Что тут удивительного? Люди хотят жить как можно дольше. Признаюсь, что я бы и сам много дал за третью или четвертую сотню лет жизни.
— Шансы увеличиваются с каждым днем. Тысячи институтов занимаются этой проблемой. А как твой пациент?
— Вот здесь-то как раз и сенсация!
Инженер-криогеник Анджей Торлевский никогда бы не отважился на что-либо подобное, если бы не поддержка со стороны друзей.
Жестокая и коварная
— Маречек, — просил он, — не играй сегодня в футбол... Твое сердце...
— Так я, папа, правда отлично себя чувствую. Со мной все в порядке. Тебя просто напугали. И больше всех — доктор Земба.
— Может быть, но прошу, береги себя.
— Хорошо, папочка, я только немножко, совсем немножко поиграю.
Марек не был черствым ребенком. Неоднократное пребывание в клинике научило его сочувственно относиться к человеческому страданию, а он видел, что его отец страдал. Правда, Марек был уверен, что отец мучается напрасно, потому что он, Марек, отличается лошадиным здоровьем, а все эти неполадки с сердцем не так уж и опасны...
Марек бредил футболом. Сейчас из-за больного сердца он стоял во время игры обычно в воротах, но зато был главным организатором огромной, замечательной, победоносной дворовой команды «Черные молнии 76», которая в чемпионате 1978 года чуть не победила даже «Ураган». А известно, что в «Урагане» играли пять, а может, и шесть переростков!
Инженер Торлевский вместе с сыном волновался по поводу каждого его успеха и каждого поражения. Анджей, как мог, заботился о Мареке, но был не в состоянии сотворить чудо и продвинуть медицину на пятьдесят лет вперед. Он в отчаянии слушал, как его друг доктор Земба говорил:
— Если бы Шопен жил сейчас, мы вылечили бы его за год! Точно также Словацкого. Оба еще смогли бы создать о-го-го! Один с полсотни мазурок, полонезов и этюдов, а другой с десяток драм. Да, да, мой дорогой, мы бежим наперегонки со временем. Жаль этих людей, правда, жаль.
Инженер знал, что в этом соревновании медицина непрерывно стремится вперед, и страстно желал, чтобы в случае с Мареком она успела вовремя.
Александр Зборовский с нетерпением открыл полученную папку и вынул первый лежащий сверху лист. Какое-то время он с удивлением разглядывал материал, из которого этот лист был сделан. Бумага! В молодости он еще видел книжки у некоторых коллекционеров, но все его собственное обучение протекало с помощью лазерных проекторов. В такой проектор вкладывается тоненькая пластинка, и текст проецируется на стену. Благодаря этому изобретению каждый может иметь дома библиотеку, которая прежде заняла бы три огромных книгохранилища. Александр с изумлением читал:
Уважаемый неизвестный коллега!
Прости, что обращаюсь прямо к тебе и только к тебе, а не в Научный Совет или исследовательский коллектив. Но я по собственному опыту знаю, что всегда, по существу, кто-то один-единственный отвечает за весь эксперимент
Если бы я мог совершить это сам, если бы мог пробудить Марека через десять-пятнадцать лет и сказать: «Сынок, твой отец не допустил твоей гибели!» Но я отдаю себе отчет в том, что мне уже не дожить до этой минуты: понадобится еще немало времени, чтобы медицина шагнула так далеко вперед.
Однако я верю, что наступит день, когда ты, неизвестный коллега, попытаешься, и тебе удастся завершить мой эксперимент. Прошу тебя помнить о том, что этот четырнадцатилетний мальчик — еще ребенок, что он даже не был посвящен в мой план и окажется совсем не подготовленным к той ситуации, с которой столкнется.
Для пользы эксперимента и в интересах дальнейшей судьбы моего сына я вкладываю в эту папку все данные, какие только сумел собрать, всю информацию о технике, которую мы использовали, и о болезни, которая вынудила нас к этому шагу. Я вкладываю также несколько писем, адресованных моему сыну, которые, быть может, приободрят его, когда он поймет, что за удивительный путь он проделал.
Я пишу это с такой уверенностью, которую дает только исступленная надежда. Мне даже кажется, будто я знаю, что скажет Марек, когда очнется (загляни тогда в приложение № 8).
Дорогой коллега, прости мне этот неофициальный тон, но как инженер-криогеник и как отец Марека я, наверно, имею право так к тебе обращаться. Пожалуй, никто и никогда не желал никому столь горячо удачи, как я желаю тебе.
Анджей Торлевский
Сверкающий черный автомобиль остановился перед шлагбаумом, выкрашенным в красно-желтые полоски. Эскорт мотоциклистов свернул и отправился в сторону города, а машина диктатора, будто гигантский навозный жук, вползла на территорию, огражденную колючей проволокой, рядами окопов и бетонными куполами бункеров.
Огромный полигон был укреплен так, чтобы никто посторонний не мог проникнуть вглубь даже на десять метров, не оказавшись подкошенным пулеметным огнем, подорванным на минах, изгрызенным злющими немецкими овчарками.
Этот полигон был для Муанты любимым местом прогулок, чего нельзя сказать о лагере «Милая Родина», хотя и охраняемом точно так же, но не вызывающем слишком большого интереса у диктатора.
Расположенный в горах полигон был окружен с трех сторон океаном, а формой своей походил на кинжал. Поэтому и сам полуостров издавна звался Кинжалом или Горным Кинжалом, а в последнее время попросту Кинжалом Муанты. Там стояли всего лишь три роты, но это были самые отчаянные люди Муанты, настолько прославившиеся преступлениями против отчизны, что их собственная подлость служила гарантией их верности. Они отлично сознавали, что разъяренный народ с большой охотой их всех бы утопил, перестрелял, а в лучшем случае отправил бы в долгосрочный отпуск в каменоломни лагеря «Милая Родина». Еще и поэтому они бдительно и рьяно следили за тем, чтобы ничто не изменилось и господствующих порядках, и дрожали при одной мысли о смерти своего повелителя.