Синухе-египтянин
Шрифт:
Она отвечала мне:
– Когда человек одинок и его первая весна миновала, ложь иной раз бывает слаще правды, поэтому я с удовольствием услышала твои слова «красавица Мерит» и верю всему, что мне говорит твое лицо. Но разве ты не хочешь отведать «крокодильего хвоста», который я тебе принесла, мне любопытно узнать, может ли он сравниться с дивными напитками тех удивительных стран, в которых ты побывал.
Продолжая смотреть ей в глаза, я поднял чашу и сделал глоток, тут горло мне обожгло как огнем, кровь ударила в голову, и я закашлялся. Когда я наконец отдышался и снова взглянул на нее, я сказал:
– Отказываюсь от всех своих слов о Каптахе – в этом деле он, во всяком случае, не солгал. Твое питье крепче любых других напитков, которые я пробовал, оно обжигает больше земляного масла, горящего в вавилонских светильниках, и я верю, что даже сильного человека оно сбивает с ног, как удар крокодильего хвоста.
Сказав это, я прислушался к себе: тело мое горело, во рту чувствовался вкус пряностей и бальзама, сердце стало крылатым, как ласточка.
– Клянусь Сетом и всем его воинством, – сказал я, – не могу понять, из чего смешано это питье, и не знаю, что меня околдовало – оно или твои глаза, Мерит, но что-то волшебное разливается по всем моим жилам, сердце снова становится молодым, так что ты не удивляйся, если я положу руки на твои бедра, в этом будет повинен напиток, а не я.
Она осторожно отступила от меня, шутливо воздев руки, и я увидел, как она стройна и высока, и услышал, как ее уста говорят мне, улыбаясь:
– Не поминай злых богов – это приличный кабачок, а я еще не очень стара и почти невинна, хотя глаза твои этому, может быть, и не верят. Наш напиток – единственное приданое, которое я получила от своего отца, поэтому твой раб Каптах так настойчиво сватался ко мне, надеясь в придачу даром завладеть и моим искусством, но он одноглазый, толстый и старый, так что вряд ли зрелой женщине будет от него радость. Вот ему ничего не оставалось, как купить весь кабачок в надежде, что я со временем продам и свой секрет, только ему придется выложить много золота, прежде чем мы сторгуемся.
Каптах делал ей знаки, пытаясь заставить замолчать, а я снова пригубил напиток, и огонь снова вспыхнул в моих жилах, и я сказал:
– Верю, что ради такого напитка Каптах готов разбить с тобой горшок, хотя и знает, что скоро после свадьбы ногам его не поздоровится от кипятка, но, глядя в твои глаза, я понимаю его даже независимо от твоего секрета, правда, ты должна помнить, что во мне теперь говорит «крокодилий хвост», и может быть, завтра язык мой не станет отвечать за эти слова. А Каптах в самом деле купил это заведение?
– Убирайся прочь, болтливая трещотка! – сказал Каптах и добавил к сказанному имена многих богов, которых узнал в Сирии.
– Господин мой, – просительно обернулся он потом ко мне. – Это случилось слишком неожиданно, я собирался осторожно подготовить тебя к своей покупке и получить твое разрешение, раз я все еще твой слуга. Но что правда, то правда – я купил у хозяина этот дом и надеюсь уговорить его дочь открыть секрет приготовления «крокодильего хвоста», ибо этот напиток разнес славу кабачка по всему нильскому побережью, повсюду, где только пьют и веселятся люди, я сам вспоминал его каждый день, проведенный вдали отсюда. Как тебе известно, все эти годы я добросовестно и искусно обворовывал тебя и поэтому должен был позаботиться о помещении своего золота и серебра, ведь мне следует думать о своей старости, когда я больше не смогу бегать по твоим бесчисленным делам и захочу погреть кости возле жаровни.
Представив себе, как это выглядело бы, если бы Каптах вдруг побежал – ведь он нанимает себе носилки даже тогда, когда я хожу пешком, – я расхохотался, и он посмотрел на меня с большой обидой. Я подумал также, что жаровня вряд ли согрела бы его кости чрез такой толстый слой жира, но, вспомнив, что эти мысли породил во мне, наверное, «крокодилий хвост», перестал смеяться, серьезно попросил у Каптаха прощения и предложил ему продолжать.
– Быть хозяином кабачка мне еще в ранней юности казалось самым завидным среди всех занятий, – рассказывал Каптах, и напиток сделал его сентиментальным. – Правда, в те годы я думал главным образом о том, что владелец кабачка может бесплатно пить столько пива, сколько захочет, и никто не станет его ругать. Теперь я знаю, что хозяин должен пить умеренно и никогда не пьянеть, а это для меня очень полезно, ибо лишнее пиво доставляет мне неприятности – едва я засну, как мне мерещатся бегемоты и другие страшилища. К тому же хозяин кабачка без конца встречается с людьми, которые ему полезны, он слышит и знает все, что случается, а это меня очень привлекает, ибо с самого рождения я любопытен. Кроме того, владельцу кабачка полезно иметь такой язык, как у меня, я ведь могу без конца развлекать посетителей своими россказнями, так что они незаметно для себя станут осушать чашу за чашей и очнутся только тогда, когда придется расплачиваться. Я думал, что боги с самого рождения предназначили мне стать кабатчиком, но по ошибке я родился рабом, хотя теперь и это пойдет мне на пользу: никакие шутки, хитрости или проделки не помогут посетителю выскочить из кабачка, не расплатившись, – ведь я сам всем этим когда-то пользовался и сумею разгадать любую хитрость. Скажу прямо – я знаю людей, и сердце мне безошибочно подсказывает, кого можно поить в долг, а кого нет – согласись, что для кабатчика это очень важно, ведь человек – странное существо, он беспечно пьет сколько угодно в долг, не думая о дне платежа, но бережно придерживает серебро, если ему надо сразу оплатить выпитое.
Каптах допил свою чашу, опустил голову на руки, жалобно улыбнулся и сказал:
– По-моему, должность кабатчика самая верная и надежная, ведь жажда человеческая не убывает ни при каких обстоятельствах, кабачки и винные лавки не станут посещаться меньше, если покачнется даже власть фараонов или боги свалятся со своих пьедесталов. Человек пьет вино и в радости и в печали, он пьет, когда полюбит женщину и когда жена бьет его, он утешается вином, когда его постигает неудача в делах, и вином отмечает победы. Даже бедность не мешает человеку пить, ибо, надеясь скрасить ее вином, он работает старательнее. То, что я говорю о вине, касается и пива, я старался говорить красиво и расставлять слова ладно, потому что, как ни странно, поэты еще не сложили гимнов в честь пива, чего оно вполне заслуживает, ведь оно дает хорошее благородное опьянение и еще лучшее похмелье. Но я не стану надоедать тебе, превознося разные достоинства пива по сравнению с вином, а вернусь к делу и скажу, что по моим представлениям поприще кабатчика – самое надежное из всех поприщ, и поэтому я поместил в этот кабачок собранное мной за многие годы золото и серебро. Истинно говорю, я не могу вспомнить более выгодного и веселого занятия, разве только труд девицы для увеселений, который не требует первоначального капитала – она всегда носит свою лавочку с собой, и если она умна, то проводит старость в собственном доме, построенном трудом своих бедер. Но я снова заговорил о чужих делах, прости меня, честно говоря, я и сам не успел еще привыкнуть к «крокодильему хвосту», и он заставляет озорничать мой язык. Я хотел сказать, что этот кабачок уже принадлежит мне, но дело будет вести прежний хозяин вместе с нашей колдуньей Мерит, а доходы мы будем делить поровну, пока я сам не отойду на покой, подобающий преклонным годам. Мы составили на этот счет соглашение и поклялись всеми тысячами египетских богов соблюдать его, поэтому я не думаю, чтобы он стал воровать из моей доли больше, чем принято, ибо он богобоязненный человек и носит по праздникам жертвоприношения в храмы, хотя отчасти, может быть, и потому, что жрецы тоже наведываются сюда, а они хорошие клиенты, привыкшие кувшинами хлестать крепкие вина со своих виноградников, и один-два «крокодильих хвоста» не сбивают их с ног. Но я не сомневаюсь и в его благочестии, потому что деловой человек должен совмещать выгоду с богобоязненностью… да… не помню, что я говорил и что хотел сказть, ведь это для меня – день великой радости, и я тем более счастлив, что ты не сердишься и не ругаешь меня за мои дела, а по-прежнему оставляешь у себя в услужении, хотя я и владелец кабачка, что многие считают предосудительным.
После этой длиной речи Каптах стал бормотать и всхлипывать, потом, охваченный волнением и совсем опьянев, склонил голову на мои колени и обнял их. Я поднял его за плечи и заставил снова сесть.
– Я действительно уверен, что ты не мог бы найти более подходящего дела для того, чтобы обеспечить свою старость, – сказал я ему, – но одного я не понимаю: если кабатчик знает, что его заведение такое выгодное и владеет тайной напитка, почему он согласился продать кабачок тебе, а не оставил все доходы за собой?
Каптах поглядел на меня укоризненно, его единственный глаз застлали слезы, и он сказал:
– Недаром я тысячу раз говорил, что у тебя удивительная способность отравить всякую мою радость своим умом, более горьким, чем полынь. Я мог бы тебе сказать, что мы друзья с юных дней и любим друг друга, словно родные братья, а поэтому хотим делить друг с другом наши радости и доходы. Но по твоим глазам я вижу, что тебе этого недостаточно, и поэтому соглашусь, что в этой сделке тоже зарыт какой-то шакал. Дело, видишь ли, в том, что ходят слухи о больших беспорядках, которые вспыхнут в борьбе Амона с Атоном, а во время беспорядков, как тебе известно, кабачки страдают в первую очередь – с них срывают замки, хозяев избивают и бросают в реку, потом народ опустошает и бьет кувшины, ломает имущество, а в худшем случае, после того как все выпито, поджигает дом. Так случается почти обязательно, если хозяин оказывается на стороне прежнего бога, а этот хозяин, как всем известно, – человек Амона, и сменить шкуру он уже не успеет. Он стал сомневаться в Амоне, услышав о распродаже земель, а я, конечно, хорошенько разжег сомнения, хотя человек, который больше всего боится будущего, может сегодня попасть под колеса бычьей повозки, поскользнуться на фруктовой кожуре или умереть от упавшей ему на голову черепицы с крыши. Ты забываешь, господин мой, что у нас есть скарабей, и я не сомневаюсь, что он может защитить «Крокодилий хвост», хотя у него, конечно, много забот с охраной твоих интересов.
Я долго думал и наконец сказал:
– Будь что будет, Каптах, я должен признать, что ты многое успел за один-единственный день.
Каптах, однако, отклонил мою похвалу:
– Ты забываешь, господин мой, что мы сошли с корабля еще вчера. Но что правда, то правда – трава за это время не успела вырасти под моими ногами, и, как ни удивительно тебе это покажется, должен сознаться, что даже язык мой устал от всех этих дел, раз одна-единственная чаша «крокодильего хвоста» заставляет его заплетаться.