Синяя трава
Шрифт:
Заготовка облепихи сошла на нет, что освободило много женщин для других увлекательных занятий. Коноплю собирали с каким-то остервенением. Женщины просто мечтали получить ткань. Понятие уюта отчего-то прочно ассоциировалось с простынями, а не сеновалом в шалаше. К счастью, дефицит рукавиц удалось, наконец, ликвидировать. Теперь народ мечтал о кожаной обуви, так как лапти безбожно протекали. Принципиально проблему промокаемости обуви решал полиэтиленовый мешок, в качестве одного из носков, но долго в такой амуниции ходить было неприятно.
Половина женщин с облепихи подалась не на сбор конопли, а в основной посёлок, где дамы занялись подвозом достаточно размокшей этой замечательной культуры и огородом. Зерно продолжали заготавливать в рассчёте на гусей и уток. Поголовье поросят, благодаря охотникам, росло, но очень медленно.
Аркадий Володарский искренне считал, что торсионный арбалет нужно довести до ума не дожидаясь зимы. Что-то подсказывало офицеру, что вероятный противник орудует копьём и луком не хуже землян. Надеяться нужно в первую очередь на технологическое преимущество, что, конечно, тренировок никак не отменяло. Сейчас офицера волновали стрелы. Опыт, полученный лучниками, говорил, что от стрел зависит очень многое в точности и дальности поражения. В конце концов, Ицхак согласился, что самостоятельные эксперименты Аркадия не скоро смогут дать заметный результат, если учесть некоторую криворукость бывшего бухгалтера. Конечно, теперь все что-то делали собственными силами, но стартовые условия уж очень сильно различались.
Для начала оружейник тупо оснастил агрегат угломером, состоявшим из транспортира и жидкостного уровня, по которому определялся горизонт. Гораздо сложнее оказалось приспособить динамометр. В результате, оружие настолько усложнилось, что превратилось просто в испытательный стенд. Зато теперь можно было сосредоточиться на стрелах.
– У нас нет высокоскоростной видеокамеры? – поинтересовался умелец у Петра Алтуфьева.
– Нет, к несчастью. А ты хочешь видеть полёт стрелы?
– Конечно, хочу. Это сильно упростило бы разработку правильных стрел. Научный вождь задумался.
– Вот я в детстве молнию фотографировал. Так ставил фотоаппарат на ручную выдержку и ждал проблеска с открытой диафрагмой. Молния засвечивала плёнку, и можно было видеть весь путь электрического тока.
– Так. Интересно, – поддержал направление мысли друга Путтер.
– Вот я и думаю, что если стрелу макнуть в керосин, а потом поджечь и выстрелить, то ночью можно заснять весь путь.
– Отлично. Только весь керосин со стрелы тут же слетит и пламя собьётся.
– Ну, тогда только люминофором или фосфором намазать, – с досадой отказался от собственной же идеи Алтуфьев.
– Нет, Петя. Попробуем заснять полёт днём. Надеюсь, что на фоне обрыва ярко окрашенную стрелу можно будет рассмотреть.
– Так снимать-то придётся с реки или вообще с другого берега. Но сработать может. Диафрагму поменьше сделаем. Резкость должна хорошей получиться.
– Дороговато нам обойдётся это удовольствие, – пробурчал механик. Придётся отвлечь несколько человек. И не однажды.
– Да, – согласился физик.
Механик продолжил возиться с испытательным стендом, а Алтуфьев смотрел как будто сквозь него и несколько минут молчал, а потом спросил, совершенно неожиданно для Путтера:
– А как ты относишься к теории дополнительных измерений?
– Чего?
– Ну, дополнительные измерения. Вот смотри. Если бы мы были плоскатиками…
– Кем-кем?
– Плоскими объектами. То есть, если бы мы были плоскими объектами, двухмерными, а не трехмерными, и могли бы перемещаться только в пределах одной плоскости. Ну…
Вот, допустим листок, представим, что он плоский, – Алтуфьев оторвал лист лопуха.
– И на нем живут человечки, такие же плоские, – он положил маленький листочек на лист лопуха. – Они могут перемещаться только по поверхности лопуха, ни вверх, ни вниз не могут. И они думают, что лист лопуха – это Вселенная, что кроме него ничего не существует. А параллельно их листу, совсем близко еще один лист, – Алтуфьев положил первый лист лопуха на землю, оторвал второй и держал его в нескольких сантиметрах над первым. – А теперь смотри.
– Ох, еще и смотреть, – проворчал Путтер. Так-то он только краем глаза поглядывал и краем уха слушал. А теперь ещё и смотреть нужно.
– Так вот, смотри, – продолжил Алтуфьев. – Какая-то неведомая сила берет человечка, – он подобрал маленький листочек. – И перетаскивает его в другую.
Вселенную, используя третье измерение. Видишь? Я переместил маленький листочек с одного лопуха на другой. И расстояние между этими двумя лопухами очень маленькое. Но! В силу своей двухмерной природы, маленький листочек понятия не имел о существовании второго лопуха. И сейчас он там сидит, ничего вокруг не узнает и недоумевает – кто, а главное, как, мог оттащить меня так далеко за такое короткое время.
– Ну.
– Вот также могло быть и с нашим самолетом.
– Так мы ж не двухмерные.
– Да, в том-то и дело, мы трехмерные, а перетащить нас могли через дополнительное четвертое пространственное измерение! Путтер вздохнул.
– Ну… Пусть так, – пожал он плечами. – Тогда мы как бы в другой Вселенной что ли?
– На самом деле, можем быть и в той же, – воодушевился Пётр, ошибочно восприняв вялый вопрос собеседника, как проявление интереса к теме. – Смотри, если листочек сам по себе плоский, это не значит, что и Вселенная для него должна быть плоской. Она может быть какой угодно поверхностью, – ученый изогнул лист лопуха так, что два края почти касались друг друга. – Но в силу своей двухмерной природы, листочек воспринимает лопух, как плоскость. Смотри, когда маленький листочек проходит лопух от одного конца до другого, он движется только по его поверхности и думает, что преодолел двадцать сантиметров! На самом же деле, мы, трехмерные люди, видим, что листочек преодолел расстояние только в два сантиметра. Наша Вселенная тоже может быть трехмерной поверхностью в четырехмерном пространстве. И мы отсюда не видим Солнце и прочее, нам кажется, что оно далеко. А на самом деле, через дополнительное измерение в четырехмерном пространстве, есть другой путь, очень короткий, который вполне можно преодолеть за четыре часа. Столько, сколько падал самолет.
– Очень занимательно, – равнодушным тоном прокомментировал Путтер.
– Ну, так могло это быть четвертое измерение? Есть ли какая-то очевидная ошибка в моих рассуждениях? Что думаешь?
– Да я не знаю, – проворчал Ицхак. – Я об этом вообще не думаю.
– Тебе это неинтересно, так?
– Неинтересно. Но еще я думаю, что это бесполезно. Нам надо думать, как наладить жизнь здесь, а не об устройстве Вселенной. То есть я работаю над арбалетом, пытаюсь, так сказать, совместить приятное с полезным. А ты предлагаешь мне совместить неприятное с бесполезным. Так что извини!
Алтуфьев ушел. Тяжело думать одному, когда даже обсудить идеи не с кем. А приходится.
Линг, которая часто крутилась поблизости от жениха, подслушала часть разговора. Она не очень поняла эти рассуждения о четвертом измерении, но ей понравилось то таинственное, что в них содержалось. Эта таинственность, может, даже романтика, которая иногда проскальзывала в словах Петра, никогда не содержалась в словах Ицхака. И почему-то от этого становилось немного грустно. Почему он настолько приземленный. Нет, она и сама, конечно, больше думает о повседневных или возможных проблемах, чем об абстрактных философиях, но иногда хотелось отвлечься.