Синяя звезда
Шрифт:
Ошарашенные искрящиеся тумбочки медленно поднимались с земли, на которой они мирно отдыхали, набираясь сил перед предстоящей им битвой. Но они им больше не понадобились. Сначала медленно, по одному, они уходили к своему солнцу, потом поток начал нарастать, счастливый бурлящий поток стремящихся вернуться. Он вливался белоснежной струей на неожиданно открывшуюся дорогу к родному дому. Никто из них не обернулся, да и зачем им было оглядываться, они и так умели видеть все четыре стороны света одновременно. Пусть они любуются прелестями родного солнца и лун всеми своими глазами, пусть им будет хорошо. Поток начал редеть…
– Все? – спросила я Расмуса, стоящего в той же позе, с тем же бесстрастным лицом.
Он молча покачал головой из стороны в сторону, взял меня за руку и, по-прежнему не говоря ни слова, куда-то повел. Мы сели на траву под деревом с низкой раскидистой кроной. Расмус продолжал молчать. Мы сидели и ждали, держась за руки. Искрящиеся под чужим солнцем чужаки все еще появлялись на площади, чтобы сразу же исчезнуть. Солнце над головой склонялось к горизонту, и только зеленое солнце в проходе продолжало светить, призывая к себе своих заблудившихся детей. В сумерках оно стало еще ярче, его свет неотвратимо собирал к себе остальных.
Темнота, опустившаяся на площадь, так и не смогла стать полной под зеленым светом, пронизывающим насквозь пространство между двумя планетами. Отдельные отставшие стремились к свету, как мотыльки в ночи. Мы молча сидели и ждали. После того как некоторое время зеленый свет не заслонялся ни одним силуэтом, я снова спросила Расмуса:
– Все?
Он внимательно прислушался, по-прежнему без слов покачал головой, на этот раз утвердительно. Зеленое солнце медленно начало угасать, растворяясь в глубинах неизмеримых пространств. Незаметно полная темнота безлунной ночи обхватила нас. Я почувствовала, как ослабла рука Расмуса, державшая все это время мою. Он мешком свалился на траву. Я наклонилась к нему и прислушалась. Уснул… Положив голову ему на живот, я некоторое время прислушивалась к его ровному дыханию, потом закрыла глаза…
На этот раз я проснулась сама, никто меня не будил. Похоже, поспать получилось недолго. Темновато, почти тихо – никто не галдит, не грохочет ногами над головой, слегка постукивает движок. За иллюминатором грязно-зеленая стена очередного шлюза. Я прислушалась к себе, хотелось вспомнить, что мне снилось? Какие-то образы маячат в дальнем углу сознания. Предчувствуя, что они прежним порядком ускользнут в небытие, я закрыла глаза. Попытка поймать воспоминания снова не удалась, успели сбежать, но я почти прикоснулась к ним. Что-то зеленое… феерически красивое… смутный образ полета?…
Все… я вздохнула, спрыгнула вниз. Дождя вроде нет? А где моя Шуба, что-то я по ней соскучилась. Постоянно на людях, толком и не потрепаться с ней. Я поднялась на цыпочки, вытащила ее из-за подушки, где хранила в целях большей сохранности. Села на Романову койку, погладила ее, позвала:
– Шуба…
– Да? – ласковый бархатистый голос успокоительным теплом пролился в растерзанную душу.
– Шуба, ну почему я чувствую себя такой раздерганной? Вроде все идет хорошо. Мужики обо мне заботятся, Ромка за мной ухаживает… И сама я к нему неравнодушна. Да что там врать-то, влюбилась я. Но течение тащит и тащит… не устоять. И какой-то ветер приходил по мою душу. Мне страшно, Шуба, дорогая! Со мной никогда ничего подобного не случалось, все было так тихо, так спокойно. А сейчас я не знаю, чего и ждать…
– Все к лучшему, – проворковала она. – Душа твоя спала до сих пор. А теперь ее разбудили, вот она спросонья и трепещет, боится выбраться из-под нагретого одеяла на свежий воздух.
– И что же мне делать? – простонала я. – Никак не могу привыкнуть…
– Глаза-то не закрывай, раз разбудили, обратно не заснешь, – смутно посоветовала она. – Попала на путь, теперь свернуть не получится. Голову подними и иди до конца, что тебе еще остается делать? Или так и будешь трястись без остановки?
– Не могу я с собой справиться, – пожаловалась я. – А ветер? Я его боюсь…
– Чем ветер страшнее течения? Только тем, что ты его видела, а силу судьбы не разглядеть? Перемены рядом, вот ветер и толчется поблизости, чтобы подхватить тебя вовремя. Все одно к одному. Ты хоть сама-то понимаешь, чего именно боишься?
– Всего боюсь, – охнула я.
– Так не бывает, – вздохнула Шуба. – Сядь и подумай, чего ты на самом деле боишься. Когда сообразишь, приходи, поговорим, может, чего вместе и надумаем.
Аккуратно, не торопясь, я бережно сложила задушевную подругу, спрятала за подушку. Не хотелось покидать уют сумеречной тишины, здесь было так спокойно. Только Романа не хватало, поэтому я отправилась на его розыски.
В рубке, кроме Гены, сидели и курили Юрик и тихий Коля. Все трое улыбнулись мне: Гена с удовольствием, Юрик мрачно, а Коля – слегка заискивающе. Я выкурила с мужиками сигарету, потрепалась на необязательные темы вроде грядущей погоды и сомнительных видов на последние грибы, после чего выпорхнула на палубу. Обежав вокруг рубки, Романа так и не нашла. Где же он, может, наверху? Резво осилив трап, я немедленно затормозила и притаилась.
Роман сидел в обнимку с Фордом, они мирно беседовали. Пес был, видимо, настолько счастлив тем, что хозяин снизошел до него, что даже не заметил моего появления. Тихо присев на корточки, я прислушалась. Знаю, знаю, что подслушивать нехорошо. Но некоторые вещи иногда проще подслушать, чем спросить прямо. А уж мужские разговоры о любви прямо-таки созданы для того, чтобы женщины могли иногда немного подслушать. Много ни к чему, уж очень мужские и женские взгляды на любовь различаются.
Мне всегда было трудно смириться с тем, что мужики настолько глубоко прячут свои истинные чувства, поэтому на поверхности у них остается самое примитивное, а сами они выглядят прямо-таки одномерными, если не стянутыми в одну, строго определенную точку. Или их общество собратьев по полу вынуждает такими казаться? Черт их знает, я, в общем, привыкла, что они именно такие. Но иногда хочется большего…
Ладно, так о чем они там?
– Тебе голова мешает, – процедил Форд. – Мне проще, я больше на чувства полагаюсь.
– Дело не только в голове, – задумчиво заметил Роман. – Ты не обременен нормами морали. И вообще ходишь без штанов.
– Толку-то мне с того? – возразил Форд. – Без штанов, зато в ошейнике.
Роман сочувственно погладил пса, тот уткнулся носом ему в бок.
– Люблю я тебя, – глухо пожаловался он. – А тебе она нужнее.