Сиракузовы против Лапиных
Шрифт:
Марка Необитаемого острова?!
Он порылся у себя в записной книжке и протянул маленький квадратик обыкновенной бумаги. Без сомнения, это была марка. Только не зарегистрированная ни одним каталогом. На марке был изображён остров в виде тарелки, на тарелке сидели два бородатых человека, а вокруг плавали почтовые бутылки. Сверху по-латыни было написано: «ЛАФОНТЕНЫ», внизу по-русски: «БЕСПЛАТНО».
— Если была почта, значит, должна быть и марка, — сказал Ферапонт Григорьевич.
И я, пряча в карман марку, подумал, как несправедлива к
— О жизни на самом Лафонтене я расскажу тебе в другой раз, — сказал Ферапонт Григорьевич. — Сам понимаешь, как нелегко даются воспоминания…
— Но скажите: вы оба остались живы? — невольно вырвалось у меня.
— Оба. И я, и Рассмусен, так звали норвежца… — И Ферапонт Григорьевич очень ласково потрепал меня по голове.
Я почему-то вспомнил о пропавшем кресале и хотел спросить у Ферапонта Григорьевича, как, мол, подействовать на Сиракузовых, чтоб они его вернули, но передумал спрашивать, так как он мог решить, что я на Сиракузовых жалуюсь.
Вернувшись домой, я внимательно прочитал в географической энциклопедии о банке Лафонтена. Банка была. Но оказалась вовсе не островом. Чтобы она оказалась островом и Ферапонт Григорьевич, свесив ноги, мог сидеть на ней, надо было откачать метров пятьдесят морской воды над этой банкой, только тогда бы она появилась на поверхности океана и стала островом. А вообще банка — это часть морского дна, которая представляет опасность для судоходства и в районе которой богато ловится рыба.
Я с негодованием понял, что Ферапонт Григорьевич нахально обманул меня. И ещё понял: не надо лезть с расспросами, когда тебя не спрашивают. И спасибо, что он предупредил не говорить ничего Сиракузовым: уж они бы обсмеяли и его, и меня.
14. Городки
Но пора вернуться к нашей ссоре с Сиракузовыми.
В субботу за деревянным домом Сиракузовых между Лапиными и Сиракузовыми, как всегда, проводились соревнования по городкам.
За команду Сиракузовых выступали: сам начальник милиции (в своей команде — забойщик номер один, но против наших забойщиков ему не могла помочь даже его кизиловая палка), его жена — старшая билетёрша местного кинотеатра, учитель географии, истории и математики Михайла Михайлович, работник сферы обслуживания тётка Галина и её сын — председатель городского спорткомитета Николай.
Если обратить внимание на подбор игроков команды Сиракузовых, перед вами окажется сплав молодости и опыта. Скажем, если две биты, пущенные верной рукой старшей билетёрши местного кинотеатра, не достигали цели, ошибку игрока номер два всегда мог исправить игрок номер три — Михайла Михайлович; если же и он ошибался, то, обозвав его мазилой, на кон выходила тётка Галина или Бронислава, и уж все огрехи Галины или Брониславы исправлял их другой родственник, председатель нашего горспорткомитета
У нас же в команде выступали: мой отец (в его отсутствие — я), Вера, Наташа, разумеется, тётка Роза и, разумеется, шофёр Монеткинского таксомоторного парка дядя Борис (у него была палка не из кизила, а из боярышника, что значительно хуже, но именно он-то и был настоящим забойщиком номер один, хотя и выступал в нашей команде под номером пять).
Как видите, самая сложная задача стояла перед дядей Борисом: всё то, что не доделывали мой отец или я и наши женщины-мазилы, должен был одним ударом доделать дядя Борис.
Задача поистине сложная и по плечу только выдающемуся мастеру, а дядя Борис, к сожалению, таким мастером не был.
И вот команды выстроились перед «городом» (Сиракузовы в белой форме, Лапины в красной), по сигналу капитанов дружно прокричали «физкульт-привет!» и «физкульт-ура!», после чего начали усиленно пожимать друг другу руки.
Здесь последнее слово опять же принадлежало дяде Борису. Человек крепкий, он так пожал им всем руки, что тётка Галина, например, долго трясла потом онемевшими пальцами и никак не могла взять биту и даже забыла сказать своему Коле: «А ну, сынуля, врежь!»
Увидев такое, болельщики Пётр и Павел немедленно засвистели и обозвали нашу команду жуликами и даже бросили в нас шишками, и одна шишка попала Вере почти в глаз. Но мы сказали, раз они не могут выдержать нашего дружеского пожатия, пусть выставляют других игроков. А что касается шишки, то они за это ещё ответят.
Но тут судья Ферапонт Григорьевич кинул жребий, все столпились, выясняя, кому начинать; выяснили, и Ферапонт Григорьевич пошёл устанавливать в «городе» первую фигуру, и тут дядя Борис хватился, что его боярышниковой биты нет.
— Я положил биту под куст, — сказал дядя Борис. — Вот сюда…
Все, начиная с Сиракузова-старшего, обошли указанный куст и убедились, что биты нет.
«Украли!» — хотел сказать я, но тут увидел обоих Сиракузовых, которые ползли вместе с Верой вдоль канавы, и скорее побежал к ним, чтобы они чего-нибудь не нашли без меня.
— Разве это игра? — с горечью сказал я тётке Розе, пробегая мимо. — Жульничество одно. Сиракузовым надо засчитать поражение. Это произошло на их поле…
Я думал, Ферапонт Григорьевич и тётка Роза, которые стояли рядом, тоже кинутся на поиски. Но они не кинулись.
— Ты знаешь, — сказала тётка Роза, указывая в мою пробегающую спину, — он вписал тебя в свою контрольную, у Михайлы могли быть большие неприятности.
Ферапонт Григорьевич охнул, потому что ничего не знал ещё о контрольной, и сразу вспомнил, наверное, генеалогическое дерево, семейный склеп и годичное проживание на банке Лафонтена и сказал, что это его вина. Не специальная, но вина.
— Ты по-прежнему остался невозможным человеком, — сказала тётя Роза.
Ферапонт Григорьевич хотел на всякий случай возразить, но понял, что возражать, собственно, нечего.