Сирена (ЛП)

Райз Тиффани

– Позволь мне показать тебе другую жизнь. В ней нет ни прошлого, ни будущего - только один совершенный момент твоего присутствия, где нет ни вины, ни стыда, и абсолютно нечего бояться...

Закрыв глаза, Истон попытался представить ее мир. Но, опустив веки, он увидел лишь темноту и почувствовал медный запах свежей, капающей крови.

– Сожалею.

Когда он открыл глаза, Нора, по-прежнему, смотрела на него.

– Нахрен твое сожаление, - рассердившись, сказала она и повернулась на каблуках, - мне нужно переписывать книгу.

Глава 16

Осталось три недели...

"-

Из-за чего ты остаешься со мной?
– спросил Уильям, проведя кончиком пальца по очертанию рубца, проходящего вдоль ее спины от плеча до плеча.

Каролина перевернулась на кровати, чтобы обратиться к нему лицом.

– Из-за "Вайнсбергских Жен", - произнесла она, словно этот ответ был самым очевидным на свете.

– Боюсь, я не знаком с дамами, о которых ты говоришь.

Уильям провел рукой по ее бедру, и она вздрогнула от ощущения. За всю, доставляемую Каролине боль, он решил доставлять ей столько же удовольствия.

– Они могут быть всего лишь легендой. Но мне нравится думать, что они существовали на самом деле. Некогда, крепость Вайнсберг - что в Германии - оказалась в осаде. Вражеский император слыл опасным, но не беспощадным правителем. Когда падение крепости стало неизбежным, мужчины Вайнсберга попросили позволить их женам спастись. Сжалившись, император разрешил женскому населению покинуть осажденную крепость с единственной ценностью, которую они могли унести в своих руках. Когда настал тот самый день, ворота крепости открылись, и император в потрясении наблюдал за тем, как оттуда шли спотыкающиеся женщины, практически ломая себя под тяжестью мужей и отцов, которых они тащили на своих спинах. Их любовь усмирила императора, и он объявил о том, что пощадит всех жителей.

– Ты остаешься со мной из-за женщин, которые может, существовали, а может, и нет?
– как обычно, смеясь над ней, спросил Уильям.

Протянув руку, чтобы коснуться его лица, Каролина одернула ее назад. Он научил ее не прикасаться к нему без разрешения. Бывали моменты, когда Уильям жалел о том, насколько хорошо он ее этому научил.

– Каждый день ты противостоишь врагу, с которым я не могу сражаться ни с тобой, ни ради тебя. Но если бы была хоть малейшая возможность его победить, я бы пронесла тебя на своей спине через весь свет, чтобы ты, наконец, обрел мир с самим собой.

Уильям улыбнулся двадцатилетнему дитю, любившему его больше, чем он того заслуживал.

– Но что, если враг, которому - как ты считаешь - я противостою, вовсе не враг?
– спросил он, взяв лицо Каролины в свои ладони.

Заставив ее посмотреть в свои глаза, он на мгновение, позволил им наполниться самыми потаенными желаниями.

– Что, если этот враг - я сам?

Каролина не испугалась того, что увидела. Этому он также хорошо ее научил.

– Тогда я спасу тебя от тебя самого".

Бедный Уесли, подумал Зак. Знал ли этот несчастный, влюбленный юноша, что стал прототипом последней, безнадежно-влюбленной героини Сатерлин? Знала

ли об этом сама Нора? "Я спасу тебя от тебя самого..." он почти слышал, как Уесли говорил эти слова своей возлюбленной. Парень еще не понимал, что не мог спасти того, кто не хотел быть спасенным.

Истон хотел быть спасенным. Он попытался воссоздать образ легкой, как воробышек, на пятнадцать сантиметров ниже него, Грейс, пытающейся взвалить и понести его на своей спине. Однажды, у нее был шанс спасти его. В тот день, когда он рассказал ей о работе в Главном Издательском Доме и о переезде в Штаты, она могла спасти его одним предложением - "Я поеду с тобой", или единственным словом - "Останься".

Зак открыл свою почту. "Нора, либо ты обрежешь половину этой главы, либо это сделаю я. В любом случае, половину придется обрезать", и без угрызений совести, нажал на клавишу ОТПРАВИТЬ.

Сатерлин, действительно, работала продуктивнее, когда он был с ней предельно честным. Истон не должен был маскировать критику под комплимент. Нора не хотела комплиментов. Она хотела, чтобы ее книга была лучше.

Зак закрыл свой ноутбук, и, растянувшись на диване, оглядел квартиру. Грейс пришла бы в ужас от ее простоты. Если бы она ее когда-нибудь увидела, то стала бы дразнить, что "минимализм" не синонимичен "пустоте". Но приехав в Нью-Йорк, Истон понимал, что это временное жилье. В офисе ГИД, располагающего на восточном побережье, Истону полагалось провести около восьми месяцев, прежде чем нынешний шеф-редактор лос-анджелесского издательства завершит свои последние проекты и он займет ее пост.

Зак не видел причины для нарушения абсолютного минимума - дивана, кровати, телевизора - включающегося только во время трансляций футбольных матчей клуба Эвертон - и стоящего на полу, городского телефона. Зачем утруждаться поисками стола для гостиной комнаты? Еще один чертов лишний предмет мебели.

Подняв бокал светлого пива, Истон сделал глоток. Понедельник, всего семь часов вечера, а он уже чувствовал себя таким уставшим, что думал попросту завалиться спать. И только его мужская гордость не позволяла Заку отправиться на боковую в столь стариковский час. Даже его шестидесяти шестилетний овдовевший отец никогда не ложился раньше восьми.

Воспоминания о его отце пробудили страшную мысль о таблетках Норы, стоящих в ее аптечном шкафчике. Истон все еще не мог поверить, что она была больна настолько, насколько предполагал обнаруженный препарат. Возможно, это был легкий недуг, вроде аритмии, или иного несмертельного, и поддающегося лечению заболевания. Он пытался прогнать этот страх, но не мог от него избавиться.

Взяв стопку страниц Сатерлин, Зак пробежался взглядом по строчкам. "Из-за чего ты остаешься со мной?" Он никогда не задавал этот вопрос Грейс, хотя тот эхом отдавался в его голове почти каждый день их брака, начавшегося со стыда и трагедии, но со временем, превратившегося в то, без чего он не хотел жить. Истон знал, из-за чего он остался. Но из-за чего осталась Грейс?

Поднявшись, Зак потер свою шею, и попытался на несколько минут подумать о ком-то или чем-то другом. Однако все мысли возвращались к Норе, что выводило его на еще более опасную тропу.

Нора... Прошло больше недели с их ночи пьяных глупостей. Истон помнил, как ее губы ощущались на его теле, какими непривычными были прикосновения другой женщины, как странно было находиться в состоянии бодрствования и сознания, думая о другом, нежели о потере Грейс, да и вообще ни о чем, кроме движений Сатерлин, и желания, чтобы это продолжалось до его последнего вздоха. И только потом вернулось чувство вины за то, что он ненадолго позволил себе перестать его испытывать.