Сирена (ЛП)
Шрифт:
– Тогда откуда..., - начал Истон и остановился, прежде чем произнести что-нибудь глупое.
Конечно, Сатерлин была с другой женщиной. Он постарался обеспокоиться этим фактом, но образы, вызванные крошечным клочком кружева, пробудили в его разуме чувства, резко отличные от отвращения.
– Вы выглядите взволнованным, Закари. В чем дело?
– спросил Сорен, но Истон не поверил послышавшемуся в его голосе беспокойству.
– Она шутила о сексе втроем с другими женщин. Полагаю, это была не шутка.
Священник послал ему неодобрительный взгляд.
– Элеонор всегда
– Апартаментов?
– Элеонор заработала здесь весьма роскошные удобства.
Сорен поднял масляную лампу, чтобы посветить на дверь, расположенную слева от огромной кровати.
– Как она стала одной из главных Доминантов в клубе?
– спросил Зак, обходя постель, и направляясь в сторону двери.
Как только священник повернулся спиной, он схватил подвязку, и сунул ее себе в карман.
– Так же, как и любой другой, кто добрался до верхушки в выбранной им области, - Сорен открыл дверь, - практикой.
Истон резко вдохнул, войдя во второе помещение апартаментов Сатерлин.
– Боже правый, - выдохнул он.
Посередине комнаты стоял массивный, деревянный Х-образный крест, к верхним и нижним концам которого - ее собственного, огромного креста - были приделаны кожаные ремни. Зак не сомневался, по какому назначению она его применяла. Он видел нижний уровень, видел мужчину, пристегнутого к такому же сооружению, и избиваемому до его оргазма.
С округлившимися от шока глазами, он перевел свое внимание на стены. На вешалках и крюках, с выверенной точностью висели плети, флоггеры, розги, трости... сотня вариантов пыточных инструментов. На маленьком столе лежал ассортимент распорок, вроде той, что оказалась в сумке с игрушками у Норы дома. Выдвинув шкаф, Истон обнаружил наручники, ошейники, привязи и поводки. В дополнение к кресту, в комнате стоял большой - на подобии медицинского - стол для обследования, разве что этот, с четырех сторон был оборудован ограничителями движения.
Из-за его плеча раздался голос Сорена,
– Впечатляюще, не так ли?
– Нет, - ответил Зак, - устрашающе.
– Неужели? Какое сильное слово для описания чувственных занятий, происходящих между двумя согласными, взрослыми людьми.
– Причинение людям боли ради удовольствия? Ради сексуального удовольствия?
– Удерживать Элеонор, в то время, как она боролась подо мной, умоляя меня остановиться... вот в чем была красота.
– Насилие не есть красота.
– Но, видите ли, это не насилие, - сказал Сорен в легком тоне беседы, - она наслаждалась сопротивлением, чувством подавления и овладевания. К насилию я отношусь крайне серьезно, Закари. Моя мать была жертвой насилия.
Обернувшись, Истон уставился на священника, потрясенный внезапным сочувствием. Его недоверие к этому человеку пошатнулось.
– Мне очень жаль, - искренне произнес он, - должно быть это обернулось травмой и для нее, и для вас.
– Так и было.
– Могу я спросить, сколько вам было, когда это произошло?
– поинтересовался Зак, пытаясь отыскать корень жестоких сексуальных предпочтений Сорена.
– Это произошло ровно
– Неправда. У женщин есть столько же прав на свое тело и желания, сколько у мужчин. Зачастую Нора обвиняет меня в том, что я чопорный англичанин, и она недалека от истины. Но я не ханжа.
– Вы говорите это, и все же, мысль о том, что женщина позволяет над собой насилие, пугает вас.
– Конечно, пугает. Существуют рамки нормальности.
– Нормальности... интересный выбор слова. Вам знакома болезнь под названием проказа?
Истон нахмурился странности вопроса.
– Полагаю, не больше, чем любому, обычному человеку.
– Я упомянул о ней неспроста.
Сорен принялся медленно ходить по кругу.
– В летний период моей учебы в семинарии, я работал в находящемся в Индии, лагерном городке больных проказой. Об этом заболевании существует невероятное количество ложной информации. Версия о том, что она заражает конечности и приводит к их гноению и отпаданию... миф чистой воды. Проказа - она же болезнь Хансена, как ее следует называть - заболевание нервной системы. Она поражает нервные клетки, отвечающие за боль. И как только способность испытывать боль исчезает, оказывается совершенно просто обжечь руку во время готовки ужина на открытом огне, или наступить на маленький гвоздь и не заметить этого, пока через неделю врач не извлечет его из гноящейся раны. Бывало по утрам, - сказал священник, снимая плеть с настенного крюка, и оглядывая ее, - я просыпался от крика. Без способности испытывать боль, можно беззаботно спать, пока за ночь крысы обгладывают ваши пальцы.
– Боль - необходимое зло, - произнес Зак, сопротивляясь дрожи, вызванной гипнотической речью Сорена, - но, тем не менее, это зло.
– Боль - это Божий дар. Она несет с собой понимание, мудрость. Боль - это жизнь. И здесь мы доставляем боль так же свободно, как доставляем удовольствие.
Истон наблюдал за рукой священника, держащую рукоять плети, и с ловкостью сворачивающую ее в кольцо. Каждое движение Сорена было аккуратным, его пальцы такими же умелыми, как и у музыканта, его мышцы сухими и натянутыми, как у танцора. А на его лице отражалось выражение спокойной гармонии, осмысленного безразличия. Истинный верующий, подумал Истон. Но верующий во что? Ему на ум пришли слова "Paradise Lost" - "Лучше править в Аду, чем служить в Раю". Он понял, что каким-то образом, священник Сатерлин нашел способ делать и то, и другое.
– Если боль - это знак любви, - произнес Зак, когда Сорен повесил плеть на стену, - тогда я должен любить очень сильно.
Теперь он думал о Грейс, гадая, что бы она сказала, узнав, где он находился и чем он занимался. Священник посмотрел на Истона, и взгляд, который он ему послал, был преисполнен глубокого сострадания.
– Уверен, что так и есть.
Зак держал взгляд Сорена столько, сколько мог, но момент становился слишком интимным, поэтому он отвернулся. Гриффин назвал его "лучшим священником". Определенно, Сорен был опытным по части побуждения к исповеди.