Сирена (ЛП)
Шрифт:
– Относительно твоего редактора. Он казался удивленным, когда мы познакомились. Ты не рассказала ему о нас. Что еще ты от него утаила?
Нора безостановочно вертела стек в руках.
– Элеонор..., - выговорил он своим наиболее нетерпимым отеческим голосом, - как он отреагирует, узнав, что писательская деятельность не единственный источник твоего дохода?
– Я собиралась ему сказать. Я ему скажу. Когда книга будет закончена.
– Он неравнодушен к тебе, Элеонор. Я видел это в его глазах. Он позволяет себе это неравнодушие, но
– Тогда я не буду его предавать. Больше половины книги уже отредактирована. И Зак... он восхитителен. Он умен и забавен. Он...
– Женат. Я думал, что учил тебя иному.
– Они расстались. И даже живут на разных континентах.
– Ты пытаешься убедить меня или себя?
– спросил Сорен.
Закрыв глаза, Нора выдохнула, когда его ладони скользнули вниз по ее рукам.
– Если Зак тебя еще не взял - а я уверен, что ты предлагала - это потому что он, все еще, любит свою жену. Вдребезги разбитая любовь - самая опасная. Она будет резать при каждом неосторожном движении.
– Как и твоя любовь?
Наклонив голову, Сорен проложил дорожку из поцелуев от ее шеи до плеча. Когда его губы коснулись ее кожи, она блаженно вздохнула. Ни один любовник не дарил ей таких ощущений, как Сорен.
– Мою ты пока не разбила, - произнес он ей на ухо.
Норе понадобились все силы, чтобы не обернуться и не кинуться в его объятия.
– Ты следуешь моему правилу, Элеонор?
Нора прикусила свою нижнюю губу,
– Да. В основном. Более или менее.
– Элеонор..., - произнес он предупредительным тоном.
– Я пишу о тебе, - созналась она, - постоянно. Но всегда удаляю или пускаю на шредер.
– Тогда для чего ты пишешь обо мне, о нас, если уничтожаешь свои собственные слова?
– Это не просто слова. Это воспоминания. Мне нравится читать их, держать их в своих руках. А потом отпускать. По крайней мере, чуть-чуть.
– Ты никогда и никого не полюбишь, как меня, - сказал Сорен, и насколько бы ей ни хотелось отвесить ему за самонадеянность, она не могла не согласиться.
– Даже Уесли. Даже его.
Взгляд Сорена упал на Зака, разговаривающего у бара с Гриффином.
– Но я думаю, что ты неравнодушна к нему больше, чем осознаешь. И это должно тебя пугать.
– Это и пугает, - призналась она, - Зак - мой редактор. Он первый человек, относящийся ко мне, как к серьезной писательнице.
– Я сказал, что тебе нужно стать писательницей, когда тебе было семнадцать, - напомнил он ей.
Нора улыбнулась воспоминанию. Она написала небольшой рассказ для занятий по английскому, из-за которого в ее католической школе разразился грандиозный скандал. Только вмешательство священника предотвратило ее представление целой команде врачей и сотрудников психиатрической лечебницы.
– Я предположила, что в этом вопросе ты был несколько предвзятым.
– Может, и был, - с улыбкой, признался он, - но я распознал талант, как только его увидел. Так, что ты будешь
– кивнул Сорен в сторону Зака.
Нора наблюдала за своим редактором через двустороннее зеркало. Когда Гриффин придвинулся чересчур близко, Зак умудрился отстраниться, даже не сдвинувшись с места – типичный, английский трюк.
– На этот раз, дело не только в сексе. Не совсем. У Зака есть секреты, темные секреты. Я хочу ему помочь, но даже не знаю, с чего начать. Что ты думаешь?
Сорен посмотрел на нее и, поборов свою привычку, Нора сохранила с ним зрительный контакт. Раньше, оказываясь с ним в приватных ситуациях, как эта, она никогда не встречала его взгляд без разрешения. Но это было так давно. Вздохнув, Сорен покачал головой.
– Моя Элеонор... возможно, когда-нибудь, я научусь говорить тебе "нет".
С этими словами, он встал рядом с ней. Нора смотрела на его лицо, пока он изучал Зака через зеркало. За всю свою жизнь, она не встречала никого, столь проницательного, как Сорен. Он мог прочесть человека одним взглядом. Он знал, кем она станет с первой секунды, как ее увидел. Так говорил Сорен. Это была ее любимая сказка на ночь. "Расскажи мне о том дне", просила она.
"Элеонор", начинал он историю, всегда излагающуюся от третьего лица, пока она спускала свои рукава. Она стыдилась своего ожога на запястье. Но однажды, когда она потянулась к чашке, ткань задралась, и он увидел то, кем она была. На этом месте Нора постоянно сердито его перебивала, "А кем она была?" В ответ, он притягивал ее в свои объятия и отвечал "Она была моей".
– Вина, - высказывание Сорена вырвало ее из прошлого, - старая вина. Он тяжело с ней уживается, будто еще к ней не привык. Он не совершил никакого преступления, хотя может верить в обратное.
– Старая вина - я должна ее из него вытянуть, - сказала Нора, удивившись тому, что они с Сореном были одновременно и противниками, и сообщниками, - Его душат собственные тайны. И я обязана его сломать. Но как? Это его невыносимое британское чувство собственного достоинства совершенно непробиваемо. Последнее, что ему требуется - это оказаться на скамье под хорошей поркой.
– Согласен. Это его только оскорбит. Я видел подобную вину и раньше. Он причинил кому-то боль.
Услышав намек на учительский тон, Нора повернула голову на его последнее утверждение.
– Он причинил боль своей жене.
– Тогда ты знаешь, что нужно делать.
Сорен с гордостью улыбнулся. Она всегда была его лучшей ученицей.
– Сделать так, чтобы он причинил боль мне?
– Да, малышка. Сделать так, чтобы он причинил боль тебе.
* * *
– Значит, ты новый Максвелл Перкинс Норы, правильно?
– спросил Гриффин у Истона.
– Я ее редактор. Но мы с Перкинсом придерживаемся весьма разнящейся философии редактирования.
– Вот и хорошо. Не хочется видеть, как книги Норы похерятся из-за того, что редактор не может держать свои руки подальше от ее прозы.