Сирена (ЛП)
Шрифт:
– Я скажу тебе совершенную правду, - сказала Нора, - и ты в нее поверишь. А потом мы оба будем спать.
– Я слушаю.
– Это значило для меня столько же, сколько для тебя, - со всей искренностью произнесла она.
Уесли кивнул.
– Хорошо, я верю тебе.
Нора улыбнулась ему, малой улыбнулся в ответ.
– А теперь, спи. Если хочешь, можешь и на животе.
– Спокойной ночи, Нора, - сказал парень, смахнув все еще влажные волосы с ее лица.
– Спокойной ночи, Джон Бой.
Быстро поцеловав его
Через несколько минут, его дыхание успокоилось и замедлилось, в унисон ее вдохам и выдохам. В течение продолжительного времени, малой лежал тихо, и Норе показалось, что он уснул.
– Я думал, что этой ночью ты будешь с Заком, - произнес Уесли.
Найдя его руку, она переплела их пальцы.
– Нет, этой ночью я буду с тобой.
Глава 24
Целое утро Истон провел на телефоне, обсуждая детали контрактов и предстоящих проектов Главного Издательского Дома на западном побережье. В большинстве своем, переговоры были довольно приятными и интересными, но из-за мыслей о Норе и событиях прошлой ночи, он не мог сконцентрироваться. Зак выдавал заученную информацию, параллельно думая о том, что несколько часов назад находился в самом бесчестном подпольном СМ клубе города, в компании католического священника и сына Джона Фиске – наиболее влиятельного финансиста Нью-Йорка.
Потом, о произошедшем с Сатерлин в машине… Истон до сих пор помнил, как она ощущалась на его пальцах, и как близок он был к тому, чтобы скользнуть в нее. Но прямо сейчас, в полдень будничного вторника, ему было сложно поверить в реальность произошедшего. В качестве доказательства у Зака была лишь Нора – Нора, которая переходила из его мира в свой, и обратно с пугающей легкостью.
В конце концов, переговоры завершились и, оставшись сидеть за своим столом, перед ноутбуком, Истон обнаружил двадцать пять новых страниц от Сатерлин, с обещанием прислать еще.
"Сегодня я рано встала", написала она.
"Я спала с Уесом, а его занятия начинаются в восемь утра. Микробиология в восемь долбаных утра? Вот что такое настоящий садизм".
"Прошлой ночью ты спала со своим практикантом-девственником?", ответил Зак, после того, как дважды перечитал ее сообщение, убеждаясь, что ничего не упустил.
Примерно, через пятнадцать минут, Нора ответила.
"Не ревнуй, дорогой. Все было совершенно невинно. Ну, почти. Но тебе стоит меня извинить, так как я возвращаюсь к своему домашнему заданию. Я не собираюсь давать тебе ни единого шанса на отмазку от нашего соглашения".
"Думаю, я всю жизнь буду жалеть об этих словах",
"Когда я с тобой закончу, ты ни о чем не будешь жалеть. А теперь, оставь меня в покое. Сегодня я – Папочка Хемингуэй".
Сатерлин была противоположностью Хемингуэя во всех возможных смыслах. Во-первых, она не могла излагать сжато, даже под дулом пистолета. Во-вторых, Истону, на самом деле, нравилось читать ее книги. Хемингуэй был олицетворением простоты, краткости и лаконичности.
"Ты уверена, что из всех писателей, в качестве образца тебе хочется взять именно его?" спросил Зак.
Следующее сообщение от Норы стало исчерпывающим на это ответом.
"Да".
Он все еще смеялся, когда в его кабинет вошел Жан-Поль.
– Улыбки и смех? В последнее время, здесь давненько не видали тумана, - сказал Боннер, - и кого из авторов следует благодарить за эту удивительную смену погоды?
– Мы обсуждали Хемингуэя.
– Да, комический гений, Хемингуэй. Как обстоят дела с книгой Сатерлин?
– Очень хорошо. У нас остались две с половиной недели и двести страниц на переписывание, и если она продолжит в том же духе, мы закончим роман как раз к моему отъезду.
– Плотный график, Истон. Главное, чтобы спешка не отразилась на качестве.
– Она справится и с тем, и с другим. Для завершения книги, у нее имеется стремление и хороший стимул.
– Да, но ее контракт до сих пор еще не подписан, не так ли?
Улыбнувшись, Зак откинулся на спинку кресла. Оказывается, было удивительно приятно улыбаться вот так, словно у него имелась порочная тайна, которую он мог сохранить, а мог и открыть. Должно быть, каждый раз улыбаясь, Сатерлин чувствовала то же самое.
По-видимому, в его улыбке Жан-Поль узрел эту самую тайну.
– Не только контракт побуждает ее к такой усердной работе, я прав? – спросил Боннер, поглаживая свою бороду, и сияя веселым блеском в глазах.
– Мы не спим. И даже не целовались.
Он умолчал об инциденте на полу ее кабинета, и вчерашнем приключении в ее машине. Технически, они не целовались, во всяком случае, не в губы.
– Не целуясь, можно делать многое. Я тоже когда-то был молодым.
– Благодаря Норе, в моей голове достаточно тревожных образов, которых мне хватит на две жизни. Пожалуйста, не нужно добавлять к ним новых.
– На данный момент, - вставая, сказал Жан-Поль, - меня не особо волнуют сроки завершения книги. Просто, сделайте это до твоего отбытия в Лос-Анджелес, не попав в сводки желтой прессы, и я буду самым счастливым человеком на свете. Ты же все еще собираешься в Лос-Анджелес?
Истон сделал паузу. Конечно, он туда собирался. Почему нет? Опять же, оставить Нью-Йорк означало оставить Сатерлин. Оставить Лондон означало оставить Грейс, а он сомневался, что когда-нибудь снова этого захочет.
– Да, я собираюсь в Лос-Анджелес. Дело только в книге, Боннер, - произнес Зак.