Сирена

Райз Тиффани

– Верно.

– Знаешь, почему я не позволила этому произойти? Почему остановила тебя, прежде чем ты предложил мне подняться к себе, тогда, в такси.

Зак почувствовал легкое головокружение. Разговаривая, Сатерлин перемещалась, и складывалось впечатление, будто ее слова раздавались одновременно со всех сторон.

– Почему?

Она никогда не скрывала своего влечения к нему. Но почему Нора отказала ему единственный раз, когда Истон дал слабину… он гадал с той самой поездки.

– Потому что когда ты произнес имя Грейс, в твоих глазах

отразилась невыносимая боль. Я знала, что в действительности ты хотел не меня. Ты просто хотел на несколько часов не думать, и не чувствовать. Это так?

– Так, - признался он.

– Я хочу тебя, Зак, но также хочу знать тебя.

– Ты знаешь меня.

– Ты утаиваешь от меня половину своей жизни, - сказала Нора.
– Мне не нужна половина. Мне нужно все. Теперь тебе известны мои тайны. Настало время раскрыть твои. Сегодня ночью либо все, либо ничего. Скажешь "все" и мы продолжим. Скажешь "ничего" и это закончится раз и навсегда. Решение за тобой.

Истон почувствовал, как под его ногами пошатнулся пол. Стоя босиком на деревянном покрытии, он на миг представил себя на попавшем в шторм корабле.

– Все.

– Хорошо, - произнесла она облегченно, и все же решительно. – Теперь… расскажи мне о Грейс.

– Я не хочу о ней рассказывать.

– Тогда произнеси свое стоп-слово и все закончится. На этом закончатся и мои вопросы. И то, что между нами. Если ты этого не хочешь, отвечай.

На одно ужасное мгновение, Зак задумался над имеющимися вариантами. Был ряд вещей, о которых он просто не говорил. Но к настоящему моменту, они успели зайти слишком далеко... путешествие в прошлое окажется куда тяжелее, чем в будущее. Сделав несколько коротких, поверхностных вдохов, в качестве своего ориентира Истон выбрал шум с улицы.

– Грейс было восемнадцать, когда мы с ней познакомились.

Он расстался с произнесенными словами так, будто отдал свою самую сокровенную ценность вору.

– Я был… старше.

– Тогда ты преподавал в Кембридже?

– Да.

– И Грейс была твоей студенткой?

Он с трудом сглотнул.

– Да.

– Это объясняет, почему мои отношения с Уесом поначалу доставляли тебе столько неудобств. Дежа вю? Увлечься студенткой совсем не в твоем духе.

– Все преподаватели грешат влечением к случайным студентам. Я никогда не намеревался вести себя подобным образом. Грейс была такой милой, что не описать словами, намного ярче и талантливее любого студента, у которого я когда-либо преподавал. Она писала стихи. Хорошую поэзию. В истории ни одному восемнадцатилетнему дарованию не удавалось писать хороших стихов. Но Грейс писала.

– Чем еще она занималась?

– Периодически она приносила мне свои работы и спрашивала моего мнения, моей помощи.

– Ты был ее редактором.

Зак горько усмехнулся.

– Думаю, да.

– Она любила тебя.

– Настолько, насколько восемнадцатилетняя девушка могла любить тридцатиоднолетнего преподавателя. В то время я просто считал, что Грейс беспокоила только ее поэзия.

–

Восемнадцать означает, что она бы не могла покупать алкоголь в Штатах. Это не означает, что она не могла тебя любить.

– Это означает, что мне не следовало любить ее в ответ.

– Но ты любил.

– Безрассудно, но да.

Его желудок сжался, когда он вспомнил тот год, год сущего кошмара.

– Или принял испытываемое за любовь. Но я никогда не шел у чувств на поводу. Я любил свою работу, любил преподавательскую деятельность, любил свою жизнь.

– Что произошло?

Вопрос Сатерлин был таким же неумолимым, как и молниеносный удар.

Зак снова вздохнул. Он никогда не позволял самому себе думать об этом периоде жизни, тем более обсуждать с другим человеком. Это был его тяжкий крест.

– Поздним пятничным вечером я находился в своем кабинете. В те выходные мне нужно было проверить порядка ста экзаменационных работ. Наверное, я посетовал на это в течение занятия. Каким-то образом, Грейс узнала, что я буду у себя.

– Она пришла в твой кабинет?

– Да. Я был вымотан.

Внезапно, Истон мысленно вернулся в свой заваленный книгами кабинет, располагавшийся на третьем этаже. Его рукава были закатаны, пальцы измазаны красными чернилами, а голова трещала от часов чтения и бесконечной концентрации. Он зевнул и, потянувшись, услышал шум в коридоре.

– Распознав за дверью шаги, я поднял взгляд и увидел стоящую в дверном проеме Грейс.

– Она явилась к тебе поздним вечером. Могу я предположить, что произошло неизбежное?

– Это и казалось неизбежным. Она вошла в кабинет, не дождавшись моего приглашения, и закрыла за собой дверь.

– Что она сказала?

– Сказала, "Сегодня я без стихов".

– И что ты ответил?

Истон выдохнул.

– Вообще ничего.

– Это воспоминание не должно быть для тебя тяжелым. Расскажи мне, почему так.

– Она была…, - он остановился, позволив тишине сказать за себя.

Закрыв под повязкой глаза, он вспомнил, как легко Грейс отдалась ему, как ее тело расслабилось под ним, как его руки обхватили ее бедра, словно были созданы для того, чтобы он раскрывал ее снова и снова. Затем он вспомнил ее болезненный вдох, тот краткий вдох, который все ему объяснил.

– Грейс была девственницей, - сказала Нора, заполняя пробелы.

– Да.

– Не твоя вина, что ты об этом не знал.

– Моя вина…, - начал Зак, и это чувство в очередной раз ударило его, словно ножом в горло.

– Моя вина, что я не остановился. Я не мог.

– Она тебя об этом просила?

– Нет. Но, тем не менее, мне следовало остановиться. До нее у меня были десятки любовниц… но никогда…, - произнес он и, несмотря на агонию воспоминания, его тело не могло забыть того наслаждения. Истон до сих пор мог ощущать себя внутри ее узкого лона.

– До той ночи я никогда не испытывал такого удовольствия, находясь в теле женщины.

– Расскажи мне, что произошло, Зак, - потребовала Сатерлин.