Сиреневая книга. Часть 1

Бондаренко Александр Иванович

Во время войны для того, чтобы ты заговорил, перед тобой забивали "барана". Того, кто уже не нужен, или просто неудачно подвернувшегося мирняка. Иногда из своих. Горло ему никто не резал, во всяком случае, при жизни. Водили кусок пластиковой трубки в зад, через нее кусок егозы. Удаляли по очереди. Сначала трубку.

Отрезанный член в собственный же рот, пузырящиеся кишки распинывались на несколько метров. И все это снималось на несколько камер. Все это могло быть выложено в сеть, послано родственникам, любимым. Только ради, того, чтоб это не произошло, ты готов был сразу все выложить...или спровоцировать их на быструю смерть.

А для активного твоего сотрудничества брались заложники из близких. Из тех,

кто дорог. Им грозили все эти радости. Если ты, допустим, не внедришься. Или у тебя не получится. Потому и отказывались от родственников, разводились, уничтожали документы, меняли имена на клички. Иногда помогало. А что в тридцатые было не так? Я только тогда понял тех людей, добровольно открещивающихся от "врагов народа". Чтобы уцелеть. А, главное, понял, что врагам народа это было даже нужнее.

Глава 6 9 . Про кота.

– Послушайте, мои неприятные собеседники, вы, похоже, грубо говоря, не догоняете! Я ведь не раздражен, я, если угодно, в бешенстве! Вы что, не понимаете, что все в любой момент может закончиться?! У нас с вами нет времени проводить эксперименты, а у меня лично нет желания в них участвовать. Или у вас тут масса таких как я ... кроликов? Один подохнет - другой есть?

Вы не заметили - вокруг отнюдь не пустыня. У меня, парня молодого, здесь родители, друзья-приятели, девушки всякие, тренировки...Что вы порешаете? Предметная олимпиада? Да какая ему еще нахрен олимпиада! Не помню я никаких олимпиад, в которых бы в детстве участвовал. Тем более в Москве. Сын, тот да... Но это уже другое время было...будет.

Ну ладно, не о том мы... Я, конечно, не знаю, не уверен, но похоже не стоит меня перевозить отсюда. Как вы уже поняли, это дает одни лишь минусы.

Вы вывозите отсюда меня, а привозите в Москву... ничего не понимающего пацана. То есть территориально мы можем гарантированно, относительно гарантированно, общаться только здесь. Не знаю почему. Догадываюсь, но не уверен. Как вы помните, я однажды уже попал... впросак. Благодаря чему и сижу тут с Вами, время жгу. Свое, заметьте, время. У вас-то его ... у вас оно есть. Хоть и не в коня корм. Постойте-ка, а ведь месяц назад вы, получается, уже попытались?... Втёмную. Так, господа-товарищи? Это мы козьими тропами в аэропорт, получается, поехали, когда меня снова вырубило?

Теперь ясно. Короче, если подобное повторится, я прекращаю все это. И нихрена вы мне не сделаете. Уж я-то это точно знаю! А вот что будет с вами двоими - понятия не имею.

А что вы мне про свое место говорите! Это еще вопрос, что вы ничего не решаете на своём конкретно месте... Большой вопрос. А не думали, что, может быть, у вас дхарма такая - достучаться до того, кто решает? И чтоб он вас выслушал. И принял меры. Заложил основы.

Впрочем, ничего не изменится. Я просто уверен. Просто кто-то сорвет инсайдерский куш, заняв место другого, не оказавшегося в нужное время в нужном месте. Может быть, боком ему этот куш выйдет, скорее всего, даже.

Ведь кому какая, в сущности, разница - какая была кличка у кота господина Шредингера?

Глава 70 . Серьги.

– Ты знаешь, мне приснился сон. Будто бы мы вместе, через много лет. Взрослые. И я говорю тебе: оставайся и жди меня здесь. Я вернусь.

– И я послушалась?!

– Да,- горячо продолжал Бонда, не обращая внимания на издевку, - ты осталась. Ты мне верила. Время было такое, сложное. А не надо было меня слушать! Надо было уходить, бежать оттуда сломя голову!

– Но, ты же вернулся?

–

Да, я вернулся. Несколько позднее, но вернулся.

– И я тебя дождалась,- скорее утвердительно, чем вопросительно, сказала Лиза.

– Да...но правильным было уйти вместе и... возвращаться вместе. Я тогда привез тебе сережки. Старинные, золото, чернь, змеевик. Красивые. Большие.

– Я б не стала такие носить.

– Ты не стала, Лиза.

– Плохой сон.

– Очень плохой.

Бонда вспомнил, как, угрожая стволом, заставил вскрыть ящик, и, закрыв глаза, аккуратно положил небольшой сверток внутрь. Он помнил, что почти сразу затрясся и упал на пол, Игорь, наступив коленом на грудь, вливал ему в горло водку прямо из бутылки. Кто-то держал за руки и за ноги.

И увижу две жизни

далеко за рекой,

к равнодушной отчизне

прижимаясь щекой

Глава 71 . Абз а ково.

Мы познакомились случайно. Зима 2000 года. Башкортостан. Бывшая Башкирия. Горнолыжный центр. Недавно его посещал новый президент. Я промахнулся на один день, а так мог бы пожать ему руку на подъемнике. Мне рассказали об этом те, кто катался вчера. Охраны было немного, все в одинаковых с главным комбинезонах. На время президентского спуска подъемник останавливали и закрывали трешку, самую интересную и широкую, хотя и не самую крутую, третью трассу. Ненадолго. У подъемника он отвечал на вопросы и пожимал руки. Очень демократично. Да и катался он вполне сносно, как признавали видевшие его на склоне мои знакомые спортсмены, а для президента так и вообще прилично. Мы тогда очень верили в него. Связывали надежды на лучшую жизнь. И действительно жить стало легче. Значительно легче. И спокойнее. До 2008 года вообще казалось, что "завтра будет лучше, чем вчера", причем навсегда. А тогда я лично гордился, что сам-то "изучал дзюдо и до". Причем задолго "до". И это давало мне, как казалось, дополнительное понимание поступков нового президента, его "гибкий путь" в политике. Впрочем и на горные лыжи я встал за несколько лет до того как впервые услышал его фамилию.

Выходной. Стоит легкий морозец, градусов 17. Снег искрится на солнце и особенным образом скрипит под лыжами. Под шлем пришлось натянуть толстую черную балаклаву, защищающую лицо. Тогда это был просто спортивный подшлемник, по-моему, даже у ОМОНа их еще не было. Я поднимаюсь на гору на бугеле-тарелочке, алюминиевая труба зажата между ног и через пружинный переходник прикреплена к тросу. Пластмассовая тарелочка, упертая в зад, энергично тянет в гору. Наверное, одновременно с подъемом идет массаж простаты. Солнце настолько яркое, а ветер злой, что очки не снимаешь вообще, хотя обычно на подъемнике я их предпочитаю перемещать на лобовую часть шлема. Из алюминиевых динамиков на стальных опорах гремит оркестр Поля Мариа и прочий неназойливый романтик колекшн. Кстати, через десяток лет из тех же репродукторов стала звучать такая отвратная современная "музыка" (контингент в радиорубке явно помолодел), что многие катающиеся перешли на персональные наушники.

А тогда, поднимаясь все выше и выше и крутя головой по сторонам, я разглядывал огромные валуны под снегом и веселый солнечный березняк, рассекающий трассы и подъемники. Я вдруг ощутил себя таким счастливым... Мне было всего тридцать с небольшим. Казалось, что все плохое уже закончилось, а ведь вся жизнь еще впереди. И там, после тридцати меня ждут невероятные приключения и чудесные открытия.

Где-то я оказался прав. Именно в тот день я познакомился с Лизой.

Точнее, это она со мной познакомилась.