Сирены
Шрифт:
Хотя магазин никогда не пустел, бизнесмены из Дейтона и Огайо, едва очутившись в городе, отправлялись прямиком туда – главный источник его прибылей находился в задних комнатах. Именно там размещались прославленные «силы безопасности» «Нова Берлески Хаус».
Дайна догадалась, кто эти люди, едва увидев их, что впрочем, было отнюдь не удивительно, ибо каждый из них нарочито выставлял напоказ рукояти пистолета, уютно покоившегося в кобуре под мышкой. Однако, несмотря на тщеславное самодовольство, на поверку они оказались едва ли не самыми приятными представителями мужской половины, которых Дайне когда-либо доводилось встречать. И в
Он имел в «Нове» нечто вроде неофициального офиса, располагавшегося в тесной комнате, которую он занимал вместе с очкастым бухгалтером этого заведения, жившим, как выяснила Дайна в один дождливый зимний день, на тихой улочке в Бенсонхерстве вместе с тридцатилетней женой, работавшей в «Ледиз Эйд» [16] и местной ассоциации библиотекаршей. Когда в конторе появлялся менеджер «Нова» и занимал место Бэба, тому приходилось уходить. Впрочем, он делал это без малейшего возражения.
16
Ladies Aid – благотворительная организация помощи женщинам в экстремальных ситуациях.
В действительности, Бэб был самым добродушным человеком, какого Дайна знала за всю свою жизнь. Волны внешних тревог и забот, казалось, разбивались о его могучую фигуру, и девушка чувствовала себя спокойно и уютно, находясь в его компании, как если бы он был утесом, стоя на вершине которого она могла без боязни смотреть на море, бушующее далеко внизу.
Он не проявлял недовольства по поводу того, что она из-за кулис смотрела представления, так как, вероятно, полагал, что испорченность и развращенность исходит не сколько снаружи, а сколько изнутри. Дайна же со своей стороны завороженно наблюдала за фантасмагорическим сногсшибательным парадом человеческой плоти. Прежде ей показалось бы невероятным, что тело способно совершать так много различных и необычных движений. Однако постепенно она начала понимать, что это было искусство – Дайна не сомневалась, что речь идет именно об искусстве – не только тела, но и ума. Женщины, с которыми она там знакомилась, принадлежали к миру, совершенно незнакомому для нее, и обладали глазами-рентгенами, просвечивавшими насквозь душу каждого мужчины, появлявшегося в театре.
Именно в «Нова» она стала понимать сущность актерского ремесла. Она убедилась, что там на сцене ты можешь делать что угодно, быть кем угодно, действовать и жить во имя каких угодно намерений и целей, выставляя напоказ темную сторону себя самого, не испытывая стыда и не боясь наказания. В конце концов, артистки в «Нова Берлески Хаус» всего лишь исполняли роль на сцене, хотя публика всегда придерживалась иного мнения. Дайна думала о том, как это замечательно иметь возможность жить несколькими жизнями одновременно! Иметь свободу делать... что?
Все, чего пожелаешь.
Одним студеным зимним вечером, когда темнота навалилась на городские покровы с такой силой, что рассеянный свет фонарей безнадежно
Дежуривший в кабине при входе Рустер дремал возле заляпанного жирными пятнами кофейника, сквозь прозрачные стенки которого было видно здоровенное насекомое, плававшее в остывшем кофе.
По бокам уединенного убежища, где подперев голову рукой, сидел Рустер, росли две пальмы, такие чахлые и запыленные, какие никогда еще не попадались Дайне на глаза. Вокруг не было никого. Из зала, где шло шоу, доносились приглушенные отзвуки музыки, в которых выделялись ударные.
– Руки вверх, скотина! – рявкнул Бэб над ухом Рустера. Широко открыв сонные глаза, тот вскочил с поразительной быстротой, одновременно потянувшись под конторку, где лежал наготове дробовик с обрезанным стволом.
Однако в следующее мгновение он увидел Бэба, и на его лице появилось облегченное выражение.
– Господи! – он перевел дух. – Если ты будешь повторять подобные шутки, то в конце концов заработаешь пулю в лоб!
Бэб рассмеялся и похлопал Рустера по плечу.
– Не следует спать, сидя за рулем, а то придет Алли со своими людьми и размажет тебя по стенке. Рустер фыркнул.
– Этот козел знает, что к чему получше твоего, брат. Пусть только заявится, и мы покажем ему, где раки зимуют. – Он вытащил на свет обрез и похлопал его по стволу. – Как ты думаешь, почему мы делаем ступеньки пошире, умник? – Он навел оружие на чернеющий провал лестницы. – Бац! Этих ублюдков унесет назад в Пуэрто-Рико, ха-ха!
Бэб отвел от себя дробовик.
– Смотри, куда целишься, сукин сын. Я пообещал своей маме, что не стану умирать. Рустер, тихо заржав, убрал обрез.
– Не бойся, брат, ничего не случится! – Он повернулся к Дайне. – Как дела, мисс?
– Прекрасно, Рустер.
– Послушай, я дам тебе добрый совет. Если эта перекормленная горилла будет плохо обращаться с тобой, приходи сюда, лады? Ты ведь знаешь, где искать друзей.
– Ага! – проворчал Бэб. – Не слушай его, мама. Ему просто смерть как хочется залезть к тебе в штанишки.
– Ты – бессердечный человек, Бэб, – отозвался Рустер, состроив грустную физиономию. – Понимаешь! Бессердечный.
– Зато я говорю правду, – рассмеялся Бэб. – Мой офис свободен?
– Да, там только Марта – месяц подходит к концу. Зайдя внутрь, они прошли сквозь вестибюль, залитый резким голубым светом, и по наклонному боковому коридору добрались до запертой двери, обитой крашеной жестью, укрепленной кое-где стальными полосками. Бэб принялся стучать в нее ладонью, пока она не приоткрылась чуть-чуть.
– Привет, – сказал он, обращаясь в полумрак, и дверь отворилась пошире – ровно настолько, чтобы впустить их.
В охране был Тони – широкоплечий парень с низким лбом и сильно вьющимися короткими волосами. Аккуратные усы, красовавшиеся на его лице, уже начинали седеть на кончиках. Он являлся обладателем маленьких глаз неопределенного цвета, трех малышей, пухлой жены, выглядевшей так, точно она постоянно была беременна, кривых ног и запаха, сопровождавшего Тони повсюду, вне зависимости от того, когда он последний раз мылся. Он легонько стукнул Бэба по плечу и немного потискал Дайну, поинтересовавшись в бессчетный раз, не желает ли она полюбоваться на его семейные фотографии.