Сирены
Шрифт:
Их путь пролегал через ослепительно сверкающий мириадами ярких огней центр города, потом – через темный Центральный Парк, расцвеченный прерывистыми нитями рождественских гирлянд, свисавших с потрескавшихся черных ветвей, подобно волшебной паутине. Чистый горизонт расстилался за панорамой высоких зданий – молчаливых стражей, возвышавшихся над лесом, покрытом копотью и сажей.
Бэб сидел возле Дайны, похожий на могучего исполина из легенды. Он был одет в темно-синий вельветовый костюм, украденный, вне всяких сомнений, с передвижного
Дайна по этому случаю облачилась в чесучовое шелковое платье – чудо темно-фиолетового цвета, которое ей с невероятным трудом удалось выпросить у матери. Оно открывало ноги до колен и значительную часть груда, держась лишь на двух тоненьких бретельках. Дайна считала, что ее старания не пропали даром.
Она обладала необычайно хорошо развитыми для семнадцатилетней девушки формами: недаром уже в пятнадцать она не имела ни малейших проблем, покупая сама себе выпивку в баре. Она носила длинные волосы, зачесанные назад, и уже давным давно проколола себе уши в ювелирном магазинчике, примыкавшим к одному из многочисленных кафе, в которые она частенько захаживала.
Опустив боковое стекло у заднего сидения такси, она подставила встречному потоку студеного вечернего воздуха Щеки и открытый рот. Закрыла она его, только почувствовав, что ее десны онемели.
Они ехали в жилые кварталы города на вечеринку по случаю Рождества. Парк открывал им навстречу свою черную пасть, чей вид немного смягчали розоватое свечение Манхэттена, огни которого расцвечивали листву, создавая впечатление будто она покрыта настоящим инеем.
Таксист их высадил на 116-й стрит возле огромного довоенного здания на самой границе между восточной и западной частями города, проходившей вдоль Пятой Авеню.
– Свободная территория, – сказал Бэб Дайне, разглядывавшей покрытый штукатуркой бетонный фасад дома, украшенный горгульями, точно древний французский собор. Его архитектура по стилю напоминала европейскую, что было характерно для небольших участков верхнего Манхэттена, еще не задетыми генеральным планом строительства города, предусматривавшим быстрое увеличение числа однообразных, унылых зданий. Оно было вынужденным из-за большого притока иммигрантов, как утверждали одни, или из-за желания получить сверхприбыль представителями растущего сословия толстосумов, как говорили другие. – Сюда открыт доступ всем и каждому.
Они стояли на тротуаре у обнесенного витиеватым орнаментом входа. Пошел мокрый снежок, и шины автомобилей шуршали по мокрому асфальту. Снежинки искрились в ярком ореоле света фонаря, стоявшего возле левого угла дома.
– Ты говоришь об этом, точно о войне. Бэб кивнул лохматой головой.
– Так оно и есть, мама. Спики хотят расширить свою территорию. Они постараются прижать нас. Так что нам приходится следить не только за белыми, мама. – Он взял ее за руку и повел внутрь.
– Бэб, – спросила она. – Почему ты остаешься здесь? Я знаю, что в этом для тебя нет необходимости.
Он
– Я чувствую себя здесь уютно, вот и все. Никто не тронет меня. Никаких властей надо мной. Я сам по себе – изгой на краю города.
Огромный вестибюль был весь облицован мрамором. На многочисленных зеркалах в позолоченных рамах то тут, то там темнели пятна: серебристое покрытие на задней поверхности стекол медленно разрушалось, и в результате отражения выглядели странными и непонятными.
Слева от них в непосредственной близости сверкала всеми цветами радуги рождественская елка. Справа начиналась мраморная лестница, верхние ступеньки которой скрывал полумрак. Прямо по ходу находилась деревянная дверь лифта. Дайна бросила взгляд в ромбовидное окно, нижний конец которого располагался на уровне улицы.
Вечеринка проходила на седьмом этаже, и, едва покинув кабинку лифта, они услышали громкий шум бурного веселья.
Хозяин апартаментов встретил их у дверей. Это был необычайно высокий негр, двигавшийся с грациозностью гигантского кота. Его коротко подстриженные волосы блестели; нос походил на клюв; широко расставленные глаза находились в непрерывном движении, точно ища повсюду скрытую угрозу. Он улыбнулся, потряс ладонь Бэба в приветственном рукопожатии и, наклонившись вперед, поцеловал щеку Дайны.
– Очаровательно, – сказал он. – Очаровательно.
Он провел их внутрь душного и шумного помещения. Все жесты его были проворными и экономными, а когда он отвернулся в сторону. Дайна заметила у него в ухе золотую серьгу. Звали его Стиксон.
Они тут же очутились в таком водовороте движений и голосов, словно в мгновение ока перенеслись в центр урагана. Повсюду сияли раскрашенные и веселые черные лица; огромные глаза радостно светились. Появление Дайны и Бэба было встречено взрывом веселого смеха, прозвучавшего выстрелом откуда-то из самых сокровенных глубин самого бытия.
Бэб, тут же раздобыв выпивку для себя и Дайны, принялся знакомить ее с присутствовавшими. Там были адвокаты и танцовщицы, ростовщики и актеры, и все они казались равными между собой, своими здесь, в этом месте, в этот момент. И все же во взглядах, устремленных на нее со всех сторон. Дайна ощущала зависть. Мало кому из них в жизни улыбалась удача, хотя они и тщательно скрывали это печальное обстоятельство. Белизне кожи девушки, доставшейся ей от природы, – вот чему завидовали они: единственному товару, который никто из них не мог приобрести ни за какие деньги. Товару, открывавшему перед ней любые двери в этом городе.
– Привет, Бэб, привет! Как дела? – к ним протискивался боком невысокий, слегка прихрамывающий человек. Его кожа была более светлого оттенка, чем у большинства.
Лицо этого человека выглядело несимметричным и носило на левой стороне следы не слишком удачной пластической операции. Сильно натянутая кожа в этом месте была гладкой и безволосой, в то время как густая щетина на правой щеке торчала вперед, создавая видимость коротенькой бороды.
– Отлично, брат, – Бэб обнял Дайну за плечи. – Дайна, это Трип.