Сирия - перекресток путей народов
Шрифт:
По-видимому, опять очень скользко: машина движется неуверенно. Впереди затор: колонна доверху нагруженных грузовиков, которые ползут по гололеду со скоростью 8–10 километров в час и наконец совсем останавливаются. Наш водитель тоже отводит ручной тормоз, по у меня кровь стынет в жилах: машина начинает медленно скользить по гладкому грунту назад! Мы — на повороте; но правую сторону от дороги пропасть метров двести глубиной, к ней-то мы и приближаемся. Выпрыгнуть не могу: зажат между студентом и одним из супругов. Но вдруг толчок: столкнулись с идущей сзади машиной. Мы все замерли. Крепко ли держится та машина, или она тоже поползет к пропасти? Но нам повезло: машина стояла прочно.
— Малеш, — произносит водитель, небрежно махнув рукой. Все это должно было означать: нет причин волноваться. Ему удается осторожно тронуться с места. Но пользы от этого не слишком много. Две машины в надежде на Аллаха и вопреки всякому здравому смыслу сделали попытку обойти нас слева, но неудачно, как это и нужно было предвидеть: спустя считанные минуты они наталкиваются на встречный транспорт. В мгновение ока возникает неописуемая суматоха: как два вражеских войска, стоят на гладкой, как лед, дороге автомашины, радиаторы к радиаторам. По обеим сторонам линии фронта прибывают новые автомашины, заполняя до отказа дорогу. Ситуация кажется безвыходной. Никто теперь уже не может продвинуться и на дюйм ни вперед, ни назад.
Если читатель думает, что шоферы в бешенстве набросились на главных виновников этого дорожного происшествия, то он не имеет ни малейшего представления о национальном характере арабов. Вокруг меня сияющие физиономии. Только младенец кричит еще громче. Из всех автомашин вылезают мужчины и начинают основательно обсуждать ситуацию. Они как будто рады перемене обстановки, и их нимало не беспокоит потеря времени и, естественно, неизбежность опоздания. Они тепло беседуют друг с другом, даже холод на них не действует. Темпераментно жестикулируя, предлагают самые различные способы решения дорожной проблемы. Очевидно, никто не в состоянии что-либо сделать, так как все остается на своих местах. Они весело наблюдают за дипломатом какой-то европейской страны, который подходит к ним с побагровевшим от гнева лицом и старается как можно деликатнее объяснить, что должен встретить в 12 часов в бейрутском аэропорту какого-то министра. Все слушают с приветливой миной и утвердительно кивают. В который раз я слышу стереотипное «инш Аллах», что означает «если хочет Аллах», а также все варианты между «надеюсь» и «как-нибудь уладится». Скоро дипломат охрип; он перестает ругаться и покоряется судьбе. Между тем дети лепят снеговиков. Некоторые ставят их на капоты машин и даже лепят их вокруг антенн. Так проходит час. Автоколонна растянулась, должно быть, на несколько километров. Наконец появляется полицейский. Он оценивает ситуацию, пока все наперебой рассказывают, что произошло на дороге, и задумчиво покачивает головой. Потом он исчезает. Время бежит. И вдруг откуда-то появившийся армейский офицер берет на себя инициативу и верховное командование. Из нескольких жаждущих деятельности мужчин он сколачивает рабочую бригаду и приказывает им засыпать обломками скал яму, находящуюся впереди метрах в ста. Так ему удается создать дополнительный участок дороги. Проходит еще два долгих часа, пока колонна грузовиков может двигаться дальше. До перевала Ливанских гор мы добираемся быстро, а там снова Спуск. Вскоре зимний ландшафт остается позади. Сегодня уже в третий раз.
Дорога расширяется и тянется мимо предместьев с роскошными, иногда похожими на замки виллами. Меня удивляет, что жалюзи почти на всех окнах опущены.
— Здесь никто не живет? — спрашиваю я студента.
— Ну почему, живут, — слышу в ответ. — На месяц, на два — летом, когда очень жарко, владельцы этих вилл приезжают сюда.
С недоверием рассматриваю великолепные постройки. Летние дома я представлял себе совсем иначе. Но студент прав — дома принадлежат богачам из Бейрута, представителям высшего класса, в летние месяцы бегущим от влажной духоты столицы. Все чаще к ним присоединяются также богатые арабы из других стран Ближнего Востока, особенно нефтяные миллионеры из Кувейта и Саудовской Аравии, которые пришли к выводу, что приятнее проживать свои деньги в горах Ливана, чем в Швейцарии или на Ривьере. Там хотя и все самое лучшее, но их мало кто понимает и считается с их религиозными и прочими обычаями и привычками.
Студент прерывает рассказ и показывает в окно — вдали под нами сверкает и искрится, отражая солнечные лучи, Средиземное море. Вскоре показался Бейрут, столица страны. И снова нас очаровывает раскинувшаяся панорама. Краски моря меняются от горизонта к берегу — от молочно-серого тона через светло-голубой к темно-зеленому с белыми пенистыми гребнями. Насколько хватает глаз, протянулся широкий желтый, залитый солнцем пляж. Прямая линия берега, выгибаясь, языком уходит в море. Это яркое пятно, чем ближе мы приближаемся к городу, тем отчетливее разбивается на дома, улицы, автомобили, пешеходов. Параллельно морю, подступая к самому берегу, тянется цепь холмов, покрытых густыми лесами. Вдоль шоссе — цитрусовые рощи. А над холмами поднимается мощный, покрытый снегом массив Ливанских гор.
Чем ближе к центру столицы, тем оживленнее движение транспорта, тем импозантнее и выше строения. На набережной один за другим высятся многоэтажные здания отелей, жилых домов. На улицах — толпы веселых, модно одетых людей. Такова картина благосостояния, которую Бейрут предлагает взору приезжего.
Сирийский студент не разделяет моих восторгов. Он предлагает взглянуть налево, и то, что я там увидел, отрезвляет меня. В самом центре города — поселение из будок и канистр, обитатели которых живут в невероятно примитивных условиях.
На небольшой площади теснятся чуланы, бараки, крытые гофрированной жестью, драные палатки бедняков. Все это окружено стеной: если уж нищету нельзя устранить, то по крайней мере она не должна бросаться в глаза.
— Здесь живут те, у кого нет работы и кто не может платить за квартиру. — Голос студента звучит грустно. — Это в основном палестинцы, беженцы из оккупированных Израилем областей, — Помолчав немного, он продолжает:
— Таких гетто несколько в городе. Это тоже Бейрут! Да, и это тоже Бейрут. Своеобразный город. Сказочно красив и отталкивающе уродлив.
Кто видел эти социальные контрасты, тот лучше поймет причину жестоких боев, которые потрясают страну в последние годы. Когда я вспоминаю о Бейруте, меня охватывает глубокая печаль. В кровавых столкновениях, начавшихся в конце 1975 года, вооруженные банды реакционных правохристианских сил, неправомерно представляя интересы ливанцев-христиан (маронитов), пытались с помощью военной силы удержать давно пошатнувшиеся привилегии той части буржуазии, которая хотела бы постоянно держать мусульманское большинство населения страны в политическом и социальном подчинении.
Последствия этой преступной политики национального предательства, которая практиковалась часто совсем открыто в тесном содружестве с Израилем, ужасны. Многие районы Бейрута и других населенных пунктов Ливана уничтожены пожарами. Тысячи ливанцев и палестинцев погибли, среди них немало женщин и детей. Сотни тысяч потеряли имущество и кров, большинство из них вторично стали беженцами и увеличили число тех, кто уже многократно пострадал от израильской агрессии. Так новые препятствия встали на пути мирного решения ближневосточной проблемы.
Визитные карточки завоевателей
«Phoenicia» («Финикия») написано громадными буквами на самом большом и дорогом отеле Бейрута. Он относится, как указано в путеводителе, к «особому классу люкс». Это значит: он еще лучше трех других отелей класса «люкс», отмеченных пятью звездочками. Красивое здание отеля «Финикия» построено по проекту Антуана Табета, лауреата международной Ленинской премии за укрепление мира между народами, но было бы несправедливо ответственность за высокие цены за номера взваливать на архитектора.