Сирота с Манхэттена
Шрифт:
2
Отъезд
Через четыре дня в Гавре, на рассвете, вторник, 19 октября 1886 года
Гийом помог жене выйти из вагона, после чего ссадил Элизабет, обхватив ее за талию. По железной дороге они доехали до самой пристани. Из гаврского порта в то время отплывало множество кораблей – и в Нью-Йорк, и к другим далеким берегам.
– Смотрите, мои хорошие, – море! – воскликнул он, указывая на бескрайние синие, с вкраплениями серого просторы, протянувшиеся до самого горизонта. – И сколько чаек в небе! А
– Господи, какая красота! – восхитилась Катрин.
Гийом в ходе своего странствования по Франции в рамках Компаньонажа [4] успел поработать в Бретани и окрестностях Ла-Рошели. Он часто описывал жене бескрайний океан, как волны с шапками белой пены с шумом разбиваются о прибрежные скалы или накатывают на песчаный пляж.
– Элизабет, тебе хоть немножко полегчало? – спросил он у дочки. – Можешь быть спокойна, ты еще очень нескоро окажешься в поезде.
– Да, немножко, папочка. Так жалко, что я вдруг почувствовала себя плохо!
4
Компаньонаж (фр. compagnonnage, от фр. compagnon – подмастерье) – форма тайных «профсоюзов» подмастерий во Франции, зародившаяся в XII–XIII вв. Одной из особенностей обучения ремеслу в рамках компаньонажа был этап получения опыта в других городах. Чтобы обрести мастерство, компаньону предстояло «обойти весь свет», или, в тогдашнем понимании, всю Францию. (Примеч. пер.)
Супруги обменялись обеспокоенными взглядами. Состояние девочки их тревожило. На вокзале Сен-Лазар перед посадкой на поезд она ни с того ни с сего разволновалась.
– Не хочу! – твердила Элизабет, побледнев как полотно, с расширенными от необъяснимого ужаса глазами.
И сколько они ее ни уговаривали, сколько ни спрашивали, почему она боится, девочка только дрожала, замкнувшись в себе. Отцу пришлось на руках внести ее в вагон. Эта грустная картина до сих пор стояла у Катрин перед глазами: ее обожаемое дитя сидит нахмурившись, с горестно сжатыми губками!
«Хорошо, что моя принцесса, стоило ей положить голову мне на колени, быстро успокоилась, – припомнила она. – Гийом прав, всему виной перемены в жизни, которые она по нашей вине переживает. Элизабет привязана к свекру, своему милому дедушке Туану, к дядям. Жан, самый младший, заплакал в момент прощания. Она это видела».
От размышлений Катрин отвлек нежный жест мужа: он погладил ее по щеке.
– Кати, здесь нам оставаться нельзя, мы мешаем другим пассажирам! – тихонько проговорил он.
Вокруг и вправду было очень людно. Все куда-то спешили, при этом каждый был занят своим делом – совсем как пчелы в улье. И вдобавок этот оглушительный шум: кто-то кого-то окликает, кто-то просто громко говорит, а кто-то во весь голос выкрикивает указания. Работники порта в серых спецовках толкали перед собой тележки с горами багажа, отмечали в блокнотах номера огромных деревянных ящиков.
– Дело почти сделано, – объявил Гийом. – Через час или два мы будем на палубе парохода. Ничего не бойся, Элизабет, нам предстоит прекрасное путешествие! Мы пока еще на берегу Ла-Манша, но скоро выйдем в океан, и ты увидишь огромные волны, а я, конечно же, покажу тебе кита или дельфинов.
Девочка слабо улыбнулась, соглашаясь. Отец добавил:
– Нужно подойти поближе к нашему трапу! Пассажиры третьего класса поднимаются на борт первыми, их отмечают в специальных журналах. А вот санитарный контроль нам, скорее всего, проходить не придется, благодаря справке, выданной нашим доктором.
– А как быть с чемоданами? – встревожилась Катрин.
– Посидите вон на той скамейке, где не дует, – предложил Гийом, провожая жену и дочь к постройке из досок. – А я пойду разузнаю, куда отнести багаж, так будет надежнее.
Как только они присели, Элизабет прильнула к матери. Пахло здесь очень неприятно – дегтем, ржавым металлом и мусором, сваленным в углу возле ангара. Над пристанью с пронзительными, похожими на насмешливый хохот криками летали чайки.
– Все будет хорошо, моя любимая девочка, – сказала Катрин дочке, почувствовав, что та дрожит от волнения. – Мы искатели приключений, верно ведь? А они всем интересуются, их все забавляет.
– Да, мамочка.
Мимо скамейки проходили незнакомые люди. Катрин тихо поздоровалась с предводителем группы иностранцев, по одежде и прическам угадав в них иудеев, которые также направлялись в Нью-Йорк. Следом прошла еще одна семья, целая гурьба – трое взрослых и шестеро детей.
Но вскоре Катрин отвлеклась и вернулась мыслями к моменту расставания с родителями.
«Мама поцеловала меня раз шесть, не меньше, – растроганно припомнила она. – И сунула в карман моего пальто конверт с банкнотами. В глазах у нее стояли слезы…»
Изящным движением головки она прогнала болезненные воспоминания. Ее тонкие ноздри затрепетали, вдыхая свежий, пьянящий воздух, приносимый ветром с моря. Этот запах возобладал над острой вонью пристани, назойливые крики птиц заглушили людской гомон.
Элизабет с нетерпением ждала, когда вернется отец. Она испытала странное чувство, глядя, как он удаляется в своем сером бархатном костюме.
– Почему папа оставил нас тут? – спросила она.
– Он очень скоро вернется, – ответила мать. – Я с тобой, так что ничего дурного не произойдет. Милая, ты боишься плыть через океан?
– Нет, я не боюсь, но очень хочу, чтобы папа вернулся.
– Он наверняка не задержится, – заверила ее Катрин.
Элизабет сунула ручонку в карман пальто, нащупала оловянного солдатика и крепко стиснула его в пальцах. Она подумала о Жюстене, которого, по словам бабушки, не существовало. Но ведь он подарил ей игрушку, и в тот раз это точно был не сон!
Тянулись минуты, и на пристани становилось все более шумно и людно. Катрин сверилась с серебряными часиками, которые носила в кармане юбки. Гийому давно пора бы вернуться.
Она встала со скамейки и прошлась взад-вперед. Взгляд ее зеленых глаз скоро нашел четыре мачты и две большие трубы парохода «Шампань», спущенного на воду Трансатлантической судоходной компанией в мае текущего года. По палубам сновали матросы. На борт массово поднимались пассажиры – непрерывная цепочка движущихся фигурок.