Сирота
Шрифт:
– Ой, Шура, и не спрашивай, сама ничего не понимаю. Не знаю, что и написать ему, прости меня господи. Ничего не пиши!
* * *
В сумерках в избу вошла Нюрка Молчунья. Она открыла дверь, не постучавшись, ступила за порог неслышно, не здороваясь остановилась у печурки, постояла немного и прошла вперед, села. Платье на ней новое, бесшумное, как она сама, но, должно быть, дорогое, платок расшит своими руками - это было видно сразу.
– Чего тебе?
– неприветливо спросила бабка.
– Я так. Дай, думаю, загляну,- смущенно ответила Нюрка.
– Ну, сиди!
– разрешила бабка.
Шурка,
Молчунье на этот раз было тяжело молчать, и она, поерзав на месте, спросила:
– Может, вам что надо? Я бы сделала.
На молочнотоварной ферме Нюрка считалась теперь одной из лучших работниц. Ее выдвигали, ее ставили в пример другим чуть ли не на каждом собрании, по крайней мере, во всех отчетных докладах она упоминалась обязательно, и уже по имени, по отчеству. Кличка Молчунья постепенно забывалась. До наград дело еще не дошло, но славу создавали девушке быстро и организованно. Нюрка нравилась и председателю колхоза, и бригадирам, и всем прочим колхозным начальникам: безотказная, нестроптивая, нетребовательная, куда ни пошлешь - пойдет, что ни поручишь - сделает, нагрубишь ей - слова в ответ не скажет, роптать не станет.
С тех пор как Павел уехал учиться в город, она не переставала навещать бабушку и Шурку. То прибежит воды с колодца наносит полную кадушку, то под вечер избу вымоет, то баньку под праздник истопит. А для Шурки она уже не одну рубашку сшила, не один платок носовой вышила разноцветным крестом, а сколько носков заштопала - и сосчитать нельзя. Шурка принимал все без смущения: он знал, что делается это не для него. Понимала все и бабушка и часто называла Нюрку доченькой, привечала ее, как могла, заласкивала. Не очень-то она верила, что Нюрка, деревенская простая девушка, может стать подходящей парой для ее любимого Пашуты, но ведь девушка-то хорошая, работящая, как ее обидишь!
А теперь и бабушке было не до ласковых слов, письмо от Павла надолго расстроило ее и заставило думать, а думать бабушка не привыкла, она больше сердцем чувствовала, что хорошо, что плохо, что справедливо на земле, что нет.
– Что нам делать? Ничего нам не надо делать,- ответила она Молчунье.
Девушка быстро взглянула на Шурку, словно от него надеялась узнать, что случилось, почему бабушка не такая, как всегда.
Шурка не взглянул на нее.
– Может, тебе самой что надо?
– спросила бабушка.- Не зря ведь пришла.
– Нет, я так.
– Узнать, поди, чего хочешь?
– Нет. Просто, дай, думаю, зайду.
– Письмо от него пришло,- жестко сказала вдруг бабушка.
– Ой!
– вскрикнула девушка.
– Вот тебе и ой!
Нюрка вскочила с лавки и выбежала на улицу. И даже дверью на этот раз хлопнула.
– Видишь, до чего дошла девка. А у него - Ва-ле-ри-я!
В избе стало совсем темно, темней, чем было за окнами, на улице. Бабка сняла висячую лампу вместе с кругом, покачала ее, придерживая стекло, и, убедившись, что керосину мало, поставила на стол, сняла стекло, достала из-под лавки на кухне черную литровку и добавила из нее керосину в лампу. Резкий запах керосина разнесся по всей избе. Бабка убрала бутылку под лавку, зажгла лампу и опять повесила ее над столом. Теперь пахнуло жженой спичкой. Лампа разгоралась медленно: сначала обозначился светлый круг на потолке и темный на столе прямо под лампой, затем свет усилился и озарил весь стол, и лавки вокруг него, и табуретку, и две иконки в сутном углу, потом прояснилось и в остальных углах, опять стали видны кринки, горшки, подойница, и медный умывальник с рожком около входа, и березовая метла у порога.
В конце деревни сначала негромко, как бы прощупывая настроение молодых парней, подала голосок извечная гармошка, и Шурка встал и надел на голову кепку.
– Я пойду!
– сказал он.
– - Иди с богом,- согласилась бабушка,- иди погуляй. Когда придешь, в печке молоко не забудь. Лампу я потушу.- И она стала готовиться ко сну.
* * *
Нюрка вынырнула из темноты бесшумно и неожиданно, как лучик света. Шурка даже вздрогнул.
– Ой!
– вскрикнула Нюрка только для того, чтобы что-нибудь сказать.
– Ты что?
– спросил Шурка.
– Я ничего, так.
– На угор пойдешь?
– Не пойду. Я тебя ждала.
– Вот я. Пойдем.
– Не пойду.
– А чего тебе?
Девушка немного помедлила и вдруг тяжело повисла у него на руке, совершенно измученная, усталая, и зашептала торопливо, отрешенно, словно в воду кидаясь:
– Ой, Шура, Шурочка, скажи что-нибудь. Хоть что-нибудь!..
– Что я тебе скажу?
– Хоть что-нибудь. Что за письмо от Паши?
– А хочешь, я тебе все скажу?
– Все скажи, Шурочка, родненький мой!
– Тебя как зовут в деревне - Нюрка, Анюшка, Анюха? Да еще Молчунья. А тут Ва-ле-рия, понимаешь?
– Какая Валерия?
– А вот такая! Ты одна дочь у своих родителей? Не одна. А тут одна. А приданое у тебя есть? Корова, поросенок, дом свой есть? Нет ничего, все - на всех. А тут одна дочь, и корова, и поросенок, и дом, и родители скоро помрут - все ей достанется одной. И - Ва-ле-ри-я! Понимаешь? Ва-ле-ри-я! Я тебе все скажу: женился Пашка. И денег на обзаведение просит. Пожалейте, говорит, сироту. Все я тебе сказал?
Нюрка передохнула.
– Все, Шура! А как я-то теперь? Как? Куда я теперь, Шура?
– И она еще тяжелее повисла на его руке, припала к нему, как маленькая девочка.
– Э, что он понимает!
– зло сказал Шурка и по-взрослому стал гладить Нюркины волосы, мокрые щеки, вздрагивающие плечи.- И за что ты его, девонька, полюбила такого?! Ладно, не раскисай!
На угор они не пошли. Горе было обоюдным, и его не хотелось нести на люди.
* * *
Бабушка в душе почему-то все еще не верила, что Пашута ее взаправду женился, и когда он вошел в избу, она первым делом спросила:
– Один?
– Один. С кем еще?
– A о какой жене писал? Жены нет?
– Жена есть.
– Так хоть привез бы, показал, какую облюбовал да выбрал.
– Еще приедет. Недосуг было. Мы к тебе в гости все приедем.
– Вот-вот, всех и надо.
– Здравствуй, бабушка! Здравствуй, Шурка!
– И Павел поздоровался за руку и с бабушкой и с братом.
Стояла осень, дороги всюду были непролазные, даже в самой деревне от дома к дому перебирались не по земле, а по изгородям, по жердочкам либо прыгали вдоль заборов да палисадников с камушка на камушек, с бугорка на бугорок.