Сиротка. Нежная душа
Шрифт:
— Отстаньте от меня! — крикнул Лапуант. — Вы ходите такие гордые, но на деле ничем не лучше меня! Ваша дочка, Эрмин, дорого мне заплатит за то, что украла у меня Шарлотту! Она будет иметь дело со мной, я вам обещаю…
— Только троньте мою дочь, и я вас в порошок сотру! — пригрозил Жослин. — Вам должно быть стыдно за то, что вы так напугали девочку!
И он повернул обратно, прижимая к себе свою подопечную. Жюль Лапуант хотел было последовать за ними с кулаками наготове, но споткнулся и упал в снег. Шарлотта вырвалась из
— Что случилось с моим отцом? — спросила девочка, плача. — Нужно сказать Онезиму, чтобы пришел и забрал его, иначе он умрет от холода.
— Не беспокойся, я обо всем позабочусь!
— И я так и не отправила письмо Эрмин! — пожаловалась девочка.
— Ну, сегодня воскресенье, я отправлю его во вторник, ведь завтра праздничный день.
Шарлотта, все еще дрожащая от страха, вынула из кармана помятый, промокший от снега конверт. Жослин прочел имя адресата, потом спрятал письмо в карман своей куртки.
— Смотри, мы уже почти пришли, — сказал он. — Помоги мне завести собак в сарай, а потом вместе пойдем в дом. Мирей нальет тебе теплого молока.
— Вы очень добрый, мсье Жослин! — отозвалась девочка. — Я пойду спать, а вечером все будет так, как обещала мадам Лора? Меня разбудят в полночь и будет ужин и подарки под елкой?
— Ну конечно! — пообещал он ворчливым голосом, в котором, однако, слышались ласковые нотки. — Скажи, а кто это такой — Октав Дюплесси? Никогда о нем не слышал.
Это была правда. Лора никогда не затрагивала эту тему, а Эрмин, даже если говорила о своих мечтах и о страсти к пению, ни разу не упомянула имени импресарио.
— Это господин из Квебека, — сказала Шарлотта. — Когда мы с Мимин сели на поезд, мы ехали к нему на встречу, чтобы Мимин прошла прослушивание. Он даже приезжал сюда, в Валь-Жальбер, потому что у Мимин исключительный талант, так он сказал.
— В этом я с ним согласен, — признал он. — И этот господин руководит театром?
— Не знаю, — вздохнула девочка. Она едва держалась на ногах от пережитого волнения.
Шарлотта глаз не сводила с красивого дома Лоры. Из трубы на крыше валил дым, весело мерцал свет в окнах, особенно в окне гостиной, за которым виднелась украшенная елка. Жослин правильно истолковал написанное на детском личике отчаяние. Ему стало очень жалко девочку. Должно быть, ей показалось, будто ее похитили из рая и поволокли в ад, и все это в тот день, который обещал стать самым радостным в году.
— Это письмо — секрет, мсье Жослин, — добавила она, ни на секунду не отпуская его руки.
— Я сохраню секрет, Эрмин на тебя не рассердится, — твердо сказал он. — Шарлотта, давай договоримся: ты будешь звать меня по имени и говорить мне «ты». В первые дни я был с тобой не слишком добр, но это потому, что я — старый ворчун, на самом же деле я тебя очень люблю. Беги
Жослин проводил девочку в кухню. Там он рассказал о происшествии Мирей, которая тут же прониклась к бедной Шарлотте горячим сочувствием.
— Моя Лолотта, мой бедный цыпленочек! — запричитала она. — Господь не оставил тебя, он послал мсье Жослина тебе на выручку! Сейчас уложу тебя в кровать и сама приду разбудить вечером! И не думай ни о чем плохом! В новогодние праздники дети — главные в доме!
Домоправительница окружила девочку лаской и добрыми словами. Она напоила ее теплым молоком и отрезала кусок пирога с патокой и взбитыми сливками. Что до Жослина, то он заперся в маленьком кабинете. Конверт расклеился от влаги. Искушение было слишком сильным. Он прочел написанное Эрмин короткое письмо:
«Мсье, спасибо за добрые пожелания, но прошу Вас впредь мне не писать и не искать со мной встречи. Я честно сказала Вам, что отказываюсь от мысли сделать карьеру на оперной сцене и не стану приезжать на прослушивание. Я — мать троих детей и хочу, чтобы вы поняли: работать над голосом и совершать долгие переезды для меня немыслимо. Прошу вас, поймите меня и примите мое решение!»
Далее следовали строки с пожеланиями и вежливым прощанием. Жослин сложил листок и задумался. Он смог многое прочесть, что называется, между строк.
— «Прошу вас, поймите меня!» — тихо повторил он вслух.
Это был крик души, который он истолковал на свой лад. Жослин решил, что Эрмин умоляет не Дюплесси, но тех, кто живет с ней рядом. Это была просьба о помощи.
«Моя крошка жертвует своей страстью к пению, своим талантом, и это дорого ей стоит! Она думает, что сделала правильный выбор, но этот выбор лишает ее здоровья!»
Мужчина скатал письмо в шарик и спрятал его в карман брюк. Закрыв глаза, он вспомнил тот вечер в санатории Лак-Эдуара. Вспомнил, как Эрмин исполняла «Ave Maria» Гуно. Никогда не забыть ему небесной чистоты ее голоса, легкости, с которой его дочь брала самые высокие, хрустальные ноты, отчего у слушателя мороз идет по коже и душа наполняется беспричинной грустью, как если бы она вдруг вспомнила о потерянном рае… Эрмин обладала редчайшим даром, и грешно было зарывать его в землю.
«Трое малышей не станут помехой, — сказал он себе. — Она никогда не будет счастливой, если не сможет петь! Господи, сделай так, чтобы я хоть в этом сумел поддержать ее! Пока я жив, я буду помогать своей дочке получить то, что обещано ей судьбой. Это мой способ возместить ей ту любовь, которой она лишилась в детстве, когда меня не было рядом…»
Приняв решение, Жослин отправился на поиски дочери. Но на диване в гостиной он ее не нашел. В комнате Лора играла с Мукки. Она с глубочайшей благодарностью посмотрела на мужа.