Сиротка. В ладонях судьбы
Шрифт:
В конце августа, почувствовав себя лучше, он покинул санаторий; в России в это время началась Сталинградская битва. «Мир сошел с ума, – думал он, сидя в поезде, везущем его в Роберваль. – На этот раз, невзирая на здоровье, я найду Талу и Киону».
Местный лесоруб дал ему необходимые сведения. Шоган, племянник индианки, разбил стойбище возле небольшого озера, чтобы наловить и накоптить рыбы к зиме. На своем грузовике лесоруб подвез Жослина как можно ближе к нужному месту. Полный надежды, тот долго шел по лесной тропинке. Но Шоган встретил
– Где Тала и Киона? – снова спросил Жослин у него.
Сидевших друг напротив друга мужчин разделял круг камней, в котором горел огонь. Было уже темно, и в отблесках пламени лицо индейца выглядело угрожающе. Позади них возвышалась убогая хижина, сооруженная из стволов деревьев и натянутых на каркас шкур и покрытая корой.
– Прошу вас, не упрямьтесь, – вздохнул Жослин. – Я прошел более трех километров, чтобы добраться сюда. Я устал. Без этого лесоруба, которого вы знаете, я бы еще долго бродил по местным тропам. Господи, ну почему вы не можете жить в резервациях, которые создало для вас правительство? У вас были бы комфортабельные дома.
Ему не нужно было этого говорить. Он тут же понял это по озлобившемуся лицу индейца.
– Я не нуждаюсь в вашем Боге и еще меньше в этих бараках, куда хочет нас загнать правительство! Моя жизнь здесь, в лесу. И потом, у меня было достаточно неприятностей из-за вашей семьи. Вам лучше убраться отсюда завтра же на рассвете.
– Спасибо, что позволили мне провести здесь хотя бы ночь, – ответил Жослин насмешливым тоном.
Не в силах пробиться сквозь упрямство Шогана, он потерял терпение.
– Черт возьми, я не виноват, что Трамбле хотели отомстить Тале! Ваш кузен Тошан сейчас, должно быть, уже прибыл в Европу. Я действую от его имени, а также от имени своей дочери Эрмины. Тала и Киона исчезли, я хочу их найти. Они мне очень дороги.
Шоган закурил цигарку, которую долго скручивал пальцами, загрубевшими от работ в лесу. Из-под полуприкрытых век он внимательно разглядывал лицо своего гостя.
– Почему они вам-то дороги? – наконец проворчал он.
– Мне небезразлично все, что касается моей семьи, – отрезал Жослин. – Эрмина, которую вы называете Канти [21] , обожает Киону и очень привязана к Тале, матери своего мужа. Нужны ли другие объяснения? Мы все о них беспокоимся.
21
Канти означает «та, которая поет». Так называла Эрмину Мадлен. (Примеч. авт.)
Рассчитывая, что это поможет взаимопониманию, он достал из внутреннего кармана куртки небольшую бутылку.
– Будете виски? – предложил он.
– Вы рассчитываете задобрить меня этой гадостью? Я не хочу ослабеть от алкоголя, как многие из моих собратьев.
Быстрым движением мужчина схватил бутылку, открыл ее и вылил содержимое в костер. Белые языки пламени поднялись так высоко, что коснулись рук Жослина, который не смог сдержать негодования.
– Вы с ума сошли!
– Я всего лишь индеец, дикарь. И мне не нравятся ни ваши манеры, ни ваши лживые слова.
– Ладно, – надменно произнес Жослин. – Скажу тебе правду, Шоган. И не буду утруждать себя «выканьем». Киона – мой ребенок. Ты доволен? Несколько дней я делил ложе с Талой, когда меня съедала чахотка. Но Тала вылечила меня. И у нас родилась дочь, Киона! Слышишь? Киона – моя дочь!
Он почти прокричал эти слова, устремив сверкающий взгляд на индейца.
– Бледнолицый мерзавец, – выругался Шоган. – Я об этом догадывался. Киона похожа на Эрмину. Белые мужчины силой берут наших женщин, наплевав на последствия.
Жослин настороженно следил за малейшим движением индейца. Тот вполне был способен перерезать ему горло ножом и бросить труп в реку. Но тот лишь презрительно процедил:
– Убирайся! И больше никогда сюда не возвращайся. Я читаю страх в твоих глазах. Ты боишься, что я убью тебя. Но я не стану этого делать, потому что Тала, видимо, любит тебя всей душой, раз родила на свет твоего ребенка. Моя тетя – великая женщина. Она обладает бесценными знаниями и добрым сердцем. К тому же было бы неразумно убивать отца Кионы.
Едва нарушаемые потрескиванием огня, последние слова прозвучали странно в тишине ночи. Жослин вздрогнул. Он почувствовал себя потерянным в этом сумраке, окруженным бескрайним лесом.
– Ты признаешь, что Тала меня любит, – сделал он еще одну попытку. – Почему же тогда утверждаешь, что я взял ее силой? Скажи мне, где ее найти. В конце весны, когда я покинул свою супругу и свой дом, я собирался жить вместе с Талой. Но болезнь вновь сразила меня. Возможно, мне недолго осталось. Помоги мне!
– Хватит лгать! – внезапно рявкнул Шоган, поднимаясь. – Ты хочешь украсть у нее Киону, моя тетя сказала мне об этом. Чтобы отправить ее в ваши школы, где малышка забудет свой народ, где она будет сломлена и унижена. Ты ничем не лучше других бледнолицых! Убирайся отсюда!
Вдалеке протяжно завыл волк. Ему ответили другие. Шоган прислушался, показав пальцем в сторону склонов, ощетинившихся елями, и тихо произнес:
– Долгие годы все думали, что тебя разорвали волки. Не боишься, что это случится с тобой по-настоящему?
Чувствуя себя все более неуютно, Жослин снова бросил взгляд на хижину, стоящую в нескольких метрах.
– Это здесь вы все живете? Эрмина часто говорила мне, что ты приглашаешь к себе мать Талы, Одину, и ее дочь Аранк. Но здесь явно мало места…
– В этом месте я провожу лето один, – ответил Шоган, который, казалось, успокоился. – Рыбачу и охочусь в преддверии зимы. А теперь убирайся. Я тебе уже три раза это повторил.
Разозлившись в свою очередь, Жослин Шарден встряхнул головой.