Сиротка. В ладонях судьбы
Шрифт:
– Месье Шарден, простите мне мою некомпетентность в этой области, но я ничем не могу вам помочь. Этим занимается Бюро по делам индейцев. Но почему вас это так беспокоит?
– Я же вам объясняю, что девочка, которую я разыскиваю, – метиска, к тому же крещеная! Она посещала школу здесь, в Робервале. Умеет читать и писать. Поэтому ей необязательно учиться в пансионе, предназначенном для индейских детей.
Он теребил свое обручальное кольцо, которое стало ему велико. Несмотря на все свои благие намерения, он так и не решился представить
– Вы что же, крестный отец этой Киолы? – поинтересовался полицейский.
– Кионы, – поправил его Жослин. – Да, я ее крестный отец. Ее мать умерла, и я хочу воспитывать свою крестницу. Я вам уже объяснял почему. Моя дочь Эрмина, которую вы наверняка знаете, супруга Тошана Дельбо, сына индианки Талы. Мой зять сейчас сражается в Европе. Поэтому я – единственная опора для малышки.
– Да почему я должен знать вашу дочь? Я работаю здесь всего два месяца и не могу запомнить лица и имена всех жителей региона. Месье Шарден, мой вам совет: дождитесь следующего лета. Ведь у индейских детей тоже есть каникулы, как и у наших, так ведь? Киола вернется в свою семью.
– Черт возьми! – выругался Жослин, побледнев от гнева. – Ее зовут Киона.
– Мне легче запоминать католические имена, месье, – проворчал мужчина менее радушным тоном. – И прошу вас здесь не выражаться!
Жослин встал. По его лицу стекали крупные капли пота. Вспомнив о статье, рассказывающей об облаве Зимнего велодрома в Париже, он бросил:
– По сути, некоторые относятся к индейцам точно так же, как фашисты к евреям. Дайте мне адрес сотрудника, который занимается местными индейцами.
Но он зашел слишком далеко. Побагровев от возмущения, чиновник показал ему пальцем на дверь:
– Сейчас же покиньте помещение, месье! Вы только что оскорбили честного гражданина, сравнив его с гитлеровским нацистом! Вон отсюда! Я не знаю, где находятся пансионы, о которых вы говорите, но убежден, что это единственный способ вырвать невежественных детей из их дикого существования. В глубине лесов нет ни религии, ни образования, ни дисциплины, месье.
– Эта девочка – моя дочь, – ответил Жослин, держась рукой за грудь, в которой поднималась глухая боль. – Да, моя дочь. И я имею право воспитывать ее, как считаю нужным, и заботиться о ней!
Он знал, что этим признанием навлечет на себя гнев Лоры, которой пообещал держать свое отцовство в тайне.
– Я не видел, как растет моя дочь, поскольку стыдился того, что она метиска, – признался он. – Однако, вот парадокс! мои внуки тоже метисы! И я их люблю.
Жослин больше не смог ничего сказать. Его лицо исказила гримаса боли. Он открыл рот, чтобы позвать на помощь, и рухнул всем своим весом на стол, заваленный папками.
Пять минут спустя в Валь-Жальбере, в гостиной Лоры Шарден, зазвонил телефон.
Глава 5
Потерянный ребенок
Больница Роберваля, пятница, 18 сентября 1942 года
Испытывая опасение, Эрмина вошла в палату своего отца. Она боялась увидеть его постаревшим, ослабленным болезнью.
«Мы узнали друг друга девять лет назад. Этого недостаточно, чтобы создалась крепкая связь. Однако мне кажется, что мы очень близки, что я могу на него рассчитывать. Я не хочу его потерять… только не сейчас».
Она даже не догадывалась, что Жослин тоже страшится этой встречи.
– Здравствуй, папа! – весело сказала она. – Хорошо выглядишь!
– Моя дорогая доченька! Утром приходила твоя мать. Она сообщила мне, что ты приезжаешь.
– Я сошла с поезда полчаса назад и сразу побежала к тебе.
Эрмина успокоилась. Жослин сидел в кровати и держал в руке газету. Сдвинув очки на нос, он безмятежно улыбался ей, но она уловила выражение скорби в его темных глазах.
– Я испугалась за тебя, – призналась Эрмина, усаживаясь рядом с ним. – Сердечный приступ – это не шутки! К тому же мама мне не сообщила никаких деталей.
Жослин с жадностью разглядывал свою дочь. Эрмина была одета в голубое платье с широкой юбкой, сверху – белый шерстяной жилет. Это был достаточно простой наряд, удобный для путешествия в поезде. Ему нестерпимо захотелось погладить ее по золотистым волосам, которые, казалось, озарили его палату с белыми стенами.
– Да, мое сердце не выдержало, и это неудивительно, – сказал он, опустив глаза. – Мне придется пробыть здесь еще пару недель. А потом нужно будет принимать лекарства. И разумеется, не перенапрягаться и не нервничать.
Эрмина погладила его по щеке. Она испытывала явное облегчение.
– Мой дорогой папочка! Я буду о тебе заботиться. И Шарлотта с Мадлен тоже. Сейчас они ждут меня в городе. Мне хотелось побыть с тобой наедине.
– Спасибо тебе, дочка. Так даже лучше, учитывая то, что я должен тебе сообщить.
– Что случилось? – тут же встревожилась она. – Папа, посмотри мне в глаза. У тебя плохая новость, я это чувствую. Господи, ты плачешь! Неужели что-то с Кионой?
– Да, я очень беспокоюсь за свою дочь, – подтвердил Жослин. – Но это не самое худшее, Эрмина. Тала умерла.
Он решил сказать ей это прямо, не тратя время на преамбулу.
– Что? Тала умерла? Но это невозможно! Что случилось? Несчастный случай?
– И да и нет. Она угасла от травмы груди. Ее лягнула лошадь, и, думаю, у нее были сломаны ребра, которые могли пробить легкое. Она харкала кровью. Без медицинской помощи у Талы не было шансов выжить.
Эрмина не могла в это поверить. Она вспомнила гордый силуэт своей свекрови, которая была небольшого роста, но всегда держалась очень прямо, с высоко поднятой головой. У нее были поразительные черты лица, пристальный взгляд и кожа цвета подгоревшего хлеба.