Сиротка. В ладонях судьбы
Шрифт:
Эрмина говорила быстро и казалась взвинченной. Она пожала руку учителю.
– Скоро будет три года, как ваша свекровь представила нас друг другу на платформе Перибонки, – заметил он.
– Да, действительно, – вздохнула молодая женщина. – Сколько всего произошло за эти три года! Простите меня, я немного не в себе. Мой муж уехал в Англию, и у меня от него так мало известий. Всего три коротких письма.
Овид Лафлер незаметно разглядывал ее. Эрмина Дельбо была все такой же красивой, как в его воспоминаниях, но от нее сейчас исходила какая-то непонятная
– Могу я вам чем-то помочь? – инстинктивно, почти не раздумывая, спросил он.
– Возможно, – ответила мадам Дельбо, словно очнувшись от дурного сна. – Я очень нуждаюсь в помощи. Я как раз возвращалась в свой отель. Вы меня проводите?
Предложение само по себе прозвучало странно. Эрмина это заметила. Она бросила полный отчаяния взгляд на молодого человека, которого прекрасно помнила. «Он мне нравился, но тогда я не смела себе в этом признаться. Я даже пела для него “Палому”, когда он приезжал в Валь-Жальбер».
– Скажите, что у вас случилось? – спросил Овид, обеспокоенный ее расстроенным видом.
– Пойдемте, я не могу стоять на месте, – перебила она его. – Вы все еще занимаетесь индейскими детьми?
– Да, когда мне это удается! – воскликнул он. – Идите скорее под зонтик. Господи, вы выглядите такой взволнованной!
Открыв свой потрепанный черный зонт, он пошел рядом с ней. Она согласилась воспользоваться этим временным укрытием, но близость молодого человека смущала ее. Это было именно то, чего она желала, – опереться на мужчину, взять его под руку. Но она не стала этого делать.
– Овид, у меня плохие новости. Тала умерла. Я узнала об этом в пятницу, когда вернулась в Квебек. И теперь я должна разыскать Киону – ее дочь, мою сводную сестру. Я люблю эту малышку, а ее отправили в пансион. Я опасаюсь худшего.
Задыхаясь, она рассказала ему все, что знала. Овид Лафлер пришел в ужас.
– Теперь я понимаю, отчего вы так взвинчены, – сказал он с глубоким сочувствием.
– Этот сотрудник Бюро по делам индейцев с удовольствием выставил бы меня за дверь, если бы мог. Он солгал мне. Учитывая его должность, он не может не знать, где находятся эти позорные школы.
Эрмина распалилась, щеки ее порозовели. Взгляд прекрасных голубых глаз, затуманенных слезами, встретился с зелеными глазами Овида.
– Почему? – простонала она. – Почему люди так жестоки, так уверены в своей безнаказанности?
– Не все, – возразил учитель. – Не нужно обобщать. С самого начала истории человечества были добрые и злые люди, более или менее добрые и более или менее злые. Прошу вас, успокойтесь, вы вся дрожите! Я обещаю помочь. Вам повезло: я сейчас без работы, поэтому располагаю своим временем. Я надеюсь получить должность учителя в какой-нибудь престижной школе Сен-Фелисьена. Моя супруга Катрин скончалась год назад. На моем иждивении мать, а времена настали трудные. Без моих скудных сбережений мы с мамой жили бы в нужде.
– Мне очень жаль! – воскликнула Эрмина. – Примите мои соболезнования. Я нагружаю вас своими проблемами, а вам самому
В первую же их встречу Овид искренне рассказал ей о своей жене, ставшей почти инвалидом после неудачных родов близнецов, которых не удалось спасти.
– Какая жалость! Вы без работы! А ведь моя мать наняла учительницу для обучения моих детей и младшего брата. Эта особа, несомненно очень компетентная, получает неплохое жалованье с проживанием и питанием. Лучше бы это место досталось вам!
– Не жалейте ни о чем, я все равно стараюсь чаще бывать с матерью, – успокоил он ее. – Но спасибо за заботу.
Немного успокоившись, Эрмина улыбнулась ему. Прошло всего несколько минут с момента их встречи, а ей уже казалось, что она находится в обществе давнего друга. «Так уже было раньше, когда он подвозил нас до Роберваля в повозке, запряженной крупной серой лошадью, в декабре 1939 года. Каждое слово Овида находило в моей душе отклик. Он высказывает свое мнение сразу, в довольно выразительной манере».
– Вы только что употребили очень точное слово, – внезапно произнес он. – Позорные школы! Эти пансионы не заслуживают другого названия. Помните, о чем я вам рассказывал три года назад? Я посвятил свой отпуск обучению маленьких индейцев, чтобы их не отправили в эти заведения, скрытой целью которых является сломать их, унизить. Их наказывают, если они произносят хоть слово на своем родном языке. И наказывают порой таким омерзительным способом, который я даже не осмеливаюсь вам описать. Поэтому как же я могу отказать в помощи? Я не знаю ни одной женщины, которая вышла бы замуж за метиса, не скрывая этого! Обратное встречается гораздо чаще. Но индианки, сочетающиеся браком с белыми, подчиняются их воле и принимают их религию.
Эрмину успокаивал голос Овида, мягкий, но уверенный. Горячность, с которой он говорил, лилась бальзамом на ее душевную рану. Они подошли к элегантному фасаду отеля «Шикутими».
– Пойдемте, я угощу вас чаем. Возле ресепшена есть небольшой зал. Мне вас послало само Провидение! Я совершенно растерялась.
Вскоре они уже сидели за маленьким столиком. Небо было темным, розовые опаловые лампы распространяли приглушенный свет. Большие зеркала украшали стены, обитые зеленым бархатом.
– Лучший способ отыскать Киону как можно скорее – это опросить индейцев, живущих поблизости от того места, где забрали девочку, – вполголоса сказал Овид Лафлер. – Они наверняка будут более разговорчивы, чем чиновники.
– Какая же я глупая! – воскликнула Эрмина. – Я должна была об этом подумать. Но в таком случае Шоган, племянник Талы, возможно, тоже знает, куда увезли Киону.
– Думаю, вряд ли, иначе он направил бы вашего отца. Шоган не задерживается на одном месте больше года. Я наслышан о нем. Он скрывает своего девятилетнего сына от конной полиции, поэтому постоянно меняет стойбище.
– Вы в этом уверены? – перебила его молодая женщина. – Папа сказал мне, что Шоган был один с моей свекровью. Я даже не знала, что у него есть ребенок и жена.