Система мира
Шрифт:
— Мон кузен! — восклицает он. — Вы одним выстрелом уложили двух птиц: гуся и камеристку! Второму лет шестьдесят с гаком, он энергичен, но не проворен. Видно, что от множества пережитых на веку приключений у него всё болит, ломит, тянет, хрустит, ноет и щёлкает. Он шаркает на другую сторону палубы и отодвигает второй маскировочный щит, впуская утреннее солнце и выпуская застоялый воздух.
За это время он успевает составить фразу на ломаном французском:
— Будь она ранена, она бы ещё кричала. Она просто напугана.
— Думаю, вы поразили цель в Трианон-субуа, где обитает
— Небось вся из себя важная особа? — говорит тот, что помоложе. — К такой и подойти страшно. Может, скажете ей, как мне стыдно?
— И как же вам стыдно?
— Ну и ехидный же вы, Луй! Скажите, Лизелотта знакома с герцогиней Аркашон-Йглмской?
— Ещё бы! Сколько интриг они вдвоём провернули! Вероятно, завтракают вместе, пока мы тут разговариваем.
— Тогда, может, Элиза и передаст мои извинения. В любом случае она говорит по-французски лучше вас.
— Хо-хо-хо! — заходится король. — Вам так кажется, потому что вы от неё без ума. Я вижу. Кто-то ломится через кусты у пруда.
— Морд! — восклицает король. — Нас обнаружили! Закрывайте шиты! Скорее! Его собеседник поворачивается и тянется к щиту, но замирает и, кривясь, запрокидывает голову.
— Дьявол!
— Что, снова шея? — участливо спрашивает король.
— Такой адский прострел — никогда прежде не было. — Он трогает больное место, снова морщится и начинает поправлять шёлковый платок.
— Вам следовало беречься виселицы.
— Я берёгся, пока мог, но там было дело сложное.
Она появляется на берегу. Одна её рука поднята, большой и указательный палец сведены колечком.
— Доброе утро, Джек.
— Бонжур, мадам герцогиня. — Тот, кого назвали Джеком, отвешивает преувеличенный поклон, граничащий с открытой издёвкой. Каждый из его позвонков выражает громкий протест.
— Ты тут кое-что потерял, а я нашла!
— Моё сердце?
Она бросает в него пулю. Та ударяет в подлокотник и отлетает рикошетом. Мужчины прячут глаза.
— Палатина просила сказать вам обоим, что в её годы трудновато шарахаться от пуль.
— По счастью, Пепе уже несёт искупительный дар. — Король указывает на курчавого пса. Тот вылез из воды, машет Элизе хвостом, затем подбегает и кладёт мёртвую птицу к её ногам.
— Я не люблю дичь, — отвечает Элиза, — но Лизелотта в своё время была великой охотницей. Возможно, подарок её умиротворит.
Она наклоняется, берёт птицу за шею и несёт прочь на вытянутой руке. Мужчины смотрят в благоговейном восторге. Луй тычет Джека в бок.
— Magnifique [11] , а?
— Жеребец старый.
— Ах, она великая женщина, — говорит король, — а вы, мон кузен, счастливец.
— Встретить её было несказанной удачей, тут я с вами согласен, потерять — глупостью. Я не знаю, какое слово отнести к себе сейчас, разве что «усталость».
— У вас будет вдоволь времени отдохнуть в прелестнейших местах, — говорит Луй. Джек, внезапно насторожившись, хватает щит и прячется за ним. По берегу идут трое французских придворных — они услышали выстрелы и теперь ищут короля.
11
Великолепна (фр.).
—
— Ах, но ведь на Ля-Зёр и в Сен-Мало несложно укрыться от людей?
— Там я и буду жить на покое, — кивает Джек. — Пока она меня терпит.
Король в притворном изумлении выгибает бровь.
— А если она вас прогонит?
— Тогда в Англию и вновь за работу, — говорит Джек.
— Монетчиком?
— Садовником.
— Поверить не могу!
— Это известная слабость старых англичан, которые уже ни на что не годятся. Мой брат устроился садовником в поместье к богатому человеку. Если Элизе надоест кормить старого никчёмного бродягу, я отправлюсь туда — буду полоть герцогские сорняки и браконьерствовать в его угодьях.
— Отлично! Раз так, дальше я пойду босым! — восклицает малый тех же лет и телосложения, что Джек Шафто. Он двумя руками берётся за колено и дергает. Из сапога, почти целиком ушедшего в грязь, появляется босая ступня. То же происходит со второй ногой. Боб Шафто свободен. Он стоит почти по колено в грязи. Сапоги быстро наполняются дождевой водой. Он салютует им:
— Счастливо оставаться!
— Золотые слова! — доносится голос из палатки, стоящей поблизости на более высоком и сухом месте. Из-за стола встаёт человек и поворачивается к Бобу. На столе горят свечи, хотя сейчас всего два часа дня. В широкополой шляпе Боба скопились несколько озёр дождевой воды общим объёмом свыше галлона. Он медленно, рассчитанным движением запрокидывает голову. Озёра приходят в движение, сливаются, текут в обход тульи и с плеском рушатся в грязь у Боба за спиной. Теперь он может видеть палатку. Тот, кто сейчас заговорил, стоит у входа. За столом человек с деревянной ногой учтиво принимает чашку шоколада у женщины, которая перед тем возилась у походной печки.
— Боб! — кричит стоящий джентльмен. — Босой, под дождём, ты в точности как пятьдесят лет назад, когда мы впервые встретились. Клянусь, так тебе лучше! Брось сапоги гнить, где оставил, и никогда больше не надевай такое кошмарище! А теперь давай в палатку, пока не простыл насмерть. Абигайль сварила шоколад.
Боб вытаскивает ногу из грязи, встаёт на камень, вытаскивает вторую, с осторожностью оборачивается на брошенные сапоги.
— А треклятым планом тут пара сапог предусмотрена?
— Кусты тут предусмотрены! — объявляет одноногий, глядя на Боба в нивелир и сверяясь с расстеленным на столе планом.
— Но не тревожься, вредители съедят твои сапоги задолго до того, как наступят сроки посадки.
— Сколько викарий Бленхейма смыслит в сроках посадки?
— Столько же, сколько я смыслю в обязанностях викария.
— А я — в жизни сельского джентльмена. — Герцог Мальборо обеспокоенно смотрит на полмили грязи и недостроенный дворец. — Но мы все должны учиться. Кроме Абигайль. Она и без того само совершенство.