Сить — таинственная река
Шрифт:
Вовка Рябов, черноголовый, как цыган, младший из ребят — он учился в пятом классе, — тихо спросил:
— Скажи, а там, в кружале, страшно?
— Нырни и узнаешь! — усмехнулся Толька. Он был убежден, что Гусь, если ему и было страшно, не признается в этом.
Но Гусь сказал:
— Страшно. Темно и давит со всех сторон, аж в ушах больно…
На пути от реки Гусь объявил, что завтра на рассвете отправится вверх по Сити на целых три дня.
— Тебе хорошо, — вздохнул Сережка. — Куда захотел, туда и пошел.
— А
Сережка покраснел, но промолчал. За брата заступилась Танька:
— Ты его не подговаривай! Все равно не пойдет. И нечего подолом укорять.
— Не укоряю и не подговариваю. И с собой никого не зову. А то возьмешь такого слабака и тащи его на себе.
— Это меня-то тащить?! — возмутился Сережка, и глаза его округлились. — А помнишь, на Малеевку ходили? А на Мокрое болото…
— Помню, помню!
— И сейчас бы пошел, если бы не к ночи.
— То-то и оно! Без ночевки и дурак пойдет.
— Возьми меня! — вдруг сказал Толька.
— На трое суток пойдешь? — недоверчиво скосил глаза Гусь. Тольку он считал трусишкой и никак не ожидал от него такой решимости.
— А что? Запросто!
— Ох и задаст тебе отец! — сказала Танька.
— Ты-то молчи, тебя не спрашивают! Отец сам рассказывал, что, бывало, неделями в лесу пропадал.
— Он пропадал, а тебе задаст! — подзадоривала Танька, которой не хотелось, чтобы Гусь ушел в лес один на все дни Первомайского праздника.
— Ты что его пугаешь? — обернулся Гусь к Таньке. — Или сама хочешь со мной идти? Идем! Тогда уж никого не возьму! — и засмеялся.
— Дурак! — вспыхнула Танька. — С тобой я и в школу-то одна не пошла бы, не то что в лес!
— Конечно! — хохотнул Гусь. — Я же не моряк с Балтфлота! Тебе ли водиться с оборванцем и шпаной! — Он сплюнул сквозь зубы.
— Бессовестный ты! Нахал! — Танька остановилась, возмущенная. — Девочки! Отстанем от них. Пусть вперед уходят.
Три девчонки, каждая из которых была моложе Шумилиной, заканчивающей восьмой класс, молча обступили обиженную подругу и недружелюбными взглядами проводили ребят.
— Хвастун и зазнайка! Подумаешь, Сить переплыл!.. — презрительно пожала плечами Танька.
Девчонки молчали. Наверно, Танька права, раз так говорит. Она уже почти взрослая, комсомолка, мечтает быть врачом, и все знают, что моряк Лешка Лавков, когда приезжал в январе в отпуск, два раза водил ее в кино, а раз они были в клубе на танцах.
И в то же время всем доподлинно было известно, что мальчишки Семенихи тянулись, липли к Ваське Гусю, за что им дома крепко доставалось, потому что Гусь, по всеобщему мнению взрослых, — шпана и хулиган и ничему хорошему научиться у него невозможно.
— А я бы с Васькой не побоялась идти в лес! — робко сказала Маша Рябова, беленькая девочка с задумчивым маленьким личиком. — Он девчонок не обижает. Он за меня не раз заступался…
Насмешливо, с оттенком досады в голосе Танька ответила:
— Попросись. Может, пожалеет, возьмет!..
Маша покраснела и не нашлась что ответить. В самом деле, что скажешь,
Разговор не клеился, и дальше шли молча. Танька в резиновых сапожках, плотно облегающих полные ноги, шла впереди, энергично размахивая новеньким портфельчиком; ей было грустно.
Не первый раз Гусь напомнил ей о моряке. А что он знает, этот Гусь, что понимает? Лешка-моряк и вправду водил ее в кино, и билеты сам покупал, и на танцах они были. Все верно. Но что из этого? Ведь потом — это знает вся деревня — Лешка до конца отпуска гулял с зоотехником Любой Сувориной. И сейчас они переписываются. Так зачем же вспоминать, что было и давно прошло?
И в то же время Танька не могла забыть, что до зимних каникул, до приезда Лешки-моряка, Гусь никогда так дерзко и насмешливо не разговаривал с нею. Пять лет они учились вместе, сидели за одной партой. И после того как Васька остался в пятом на второй год, они продолжали дружить. На воскресенья и на каникулы за десять километров они часто ходили домой вместе, и Васька всегда нес ее портфель, а как-то раз и ее перетащил через разлившийся ручей.
Но после зимних каникул все изменилось. Раньше Васька не шутя, серьезно мог бы пригласить ее с собой в лес, — ходили же они вдвоем и за морошкой, и за грибами! Конечно, теперь она не пошла бы с ним — что ей делать в весеннем лесу?.. А вместо этого он посмеялся над нею при всех — и доволен.
«Ну и наплевать! — зло думала Танька. — Пусть насмехается. Я в долгу не останусь!»
На Семениху, эту тихую деревеньку в двадцать с небольшим домов, сверху смотрели звезды. Им, звездам, хорошо были видны поля, темными лоскутьями лепившиеся к задворкам, и безбрежный лес, который смыкался вокруг этих полей сплошным кольцом.
Кое-где в лесу рыжими проплешинами виднелись еще не успевшие позеленеть пожни и серые прямоугольники лесосек.
Огибая широкой дугой Семениху, надвое раскалывала лес река Сить. Полая вода залила прибрежные пожни, и Сить казалась широкой и полноводной. А где-то далеко-далеко, наверно в полсотне километров от Семенихи, Сить начиналась крохотным ручейком и текла сначала на север, потом на восток. В Сить впадали бесчисленные ручьи и речки, почти пересыхающие летом, которые брали свое начало из болот и оврагов.
Одним из таких болот было большое Журавлиное болото. Веснами Гусь не раз слыхал на этом болоте вой волков и намеревался поискать там волчье логово. Для одного это занятие не очень-то веселое, но, может быть, Толька в самом деле рискнет улизнуть из дому? Тогда и логово поискать можно.
И Толька не подвел, пришел еще задолго до рассвета.
— Я на окне записку оставил, — сказал он Гусю, — чтобы искать не вздумали. А то такую панику поднимут!..
— И правильно. Спросился бы — не отпустили. А чего в праздники дома сидеть? То ли дело в лесу, у костерка… Пожевать-то чего взял?