«Сивый мерин»
Шрифт:
Он, не переставая улыбаться и как заклинание повторять «остыли», животом оттеснял Мерина к выходу.
— Вы посмотрите, что он принёс! Посмотрите! Вы будете это есть? — Катя пыталась дотянуться тарелкой с омлетом до лица человека в красном смокинге. — Посмотрите — где тут «сложность»? В чём «сложность»? Горелые тухлые яйца — вот вся сложность! Понюхайте! Вы будете это есть?!
— Не буду, ни в коем случае, нет-нет, не буду и вам не позволю, ни-ни. Накажем, будьте уверены, так не пройдёт, накажем, рублём ответит, рублём, негодяй. Отойди отсюда, я сказал — отойди отсюда, —
— Ни копейки с вас. Ни цента! Ни-ни-ни! Вы — гость, гостям мы всегда рады. Ни цента! Вы, главное, заходите, будем рады. А его завтра же. Не беспокойтесь, завтра же… Обнаглели. Не уследишь. Сегодня же… Не беспокойтесь. Позвольте счётик. — Он ловким движением выдернул из меринских пальцев выписанный официантом счёт. — Кланяюсь и ждём, мы гостям всегда рады, ещё раз прощения просим, доброго вам здоровья, молодые люди, такие красивые молодые люди, сильные и такие горячие, не дело, давайте — шагайте, шагайте, не ровен час — милиция, кому это надо, давайте…
Ему наконец удалось вытолкать «дорогих гостей» на тротуар.
Какое-то время они шли молча. Потом Катя взяла Мерина под руку, прижалась грудью к его локтю, спросила вкрадчиво:
— Тебя что — учили драться?
— Да нет. Сам. Невелика наука.
— Не скажи, я бы так не смогла.
— А тебе зачем?
— Как? Не всегда же ты рядом? — И поскольку Сева молчал, она повторила вопрос. — Ведь не всегда?
— Не я — другой кто. Какая разница?
— Это точно. — Катя рассмеялась чуть громче, чем требовала ситуация. — Ну так что с задумкой твоей делать будем? Чем помогать? Каким местом? Не тяни, а то ведь я и вправду птица вольная — улечу — не поймать, обещаю.
— А я со своей стороны обещаю впредь не звонить и не обременять просьбами. Первый и последний раз.
Катя остановилась, высвободила руку, сказала одними губами, Мерину показалось, что половину слов он не расслышал.
— А вы, Всеволод Игоревич, «со своей стороны», — она особо выделила эти слова, — чудак на букву «м». Слыхали такое? На конкурсе чудаков первого места никогда не займёте. Потому что чудак.
Сотрудник уголовного розыска, возглавляющий следственную бригаду, повёл себя по меньшей мере странно: «Я муда-аа-а-ааак!» — заорал он вдруг благим матом, так что испуганные пешеходы как по команде, заинтригованные таким откровением, повернули головы в его сторону.
Катя же, стоявшая рядом, от неожиданности подпрыгнула и шарахнулась в сторону. Мерин счёл это удачным поводом ухватить её за плечи.
— Куда?! Я же ещё не рассказал о своей задумке. Поможешь? Задача непростая. Кроме тебя, клянусь, никому бы. Ну что — поможешь?
— Бедный уголовный розыск, с такими недоумками сотрудничать приходится. — Она вяло высвободилась из объятий.
Потом они долго сидели на бульваре. Со стороны — ни дать ни взять — любовная пара банально настраивает усыплённые долгой зимой инстинкты на весенний лад.
Дверь
— Привет, Филя, очень рада тебя видеть, проходите, пожалуйста. — Она подставила Феликсу щёку. — Здравствуйте, Катя, если не ошибаюсь? У меня хорошая память на имена. Рада. Прошу. — Широким театральным жестом Светлана Нежина повела в сторону гостиной. Чёрные, гладко зачёсанные волосы удачно оттеняли белизну высокого лба. Припухлые веки узили и без того раскосые глаза. Утрированный макияж выдавал общую одутловатость лица.
— Сегодня, понятно, веселья не обещаю, но тем более рада. Спасибо, что зашли. Раздевайтесь. Соня вам поможет.
Пожилая со скорбными губами женщина в белом фартуке проворно захлопотала возле пришедших, поочерёдно стаскивая с них пальто.
— Давайте, давайте, я отнесу к себе, а то она обвалится, вон сколько навесили. Сегодня вас как никогда, идут и идут. Чем кормить? Вы голодные?
— Нет, нет, не беспокойтесь, — Феликс укоризненно глянул на спутницу: говорил ведь — поздно, надо было настаивать. — Мы сыты, ненадолго.
— А-а, ну и ладно. А то всё поели, только пьют теперь. Ладно. — Она растворилась в полумраке длинного коридора.
Огромная комната напоминала зал для приёмов почётных гостей небедного государства: вдоль стен — диванчики, окупированные напудренными старушками и их сверстниками; под ногами — неустойчивый длинноворсовый ковёр ручного приготовления; над ним — три замысловатые, разных эпох и стилей люстры. Основной народ с тарелками, бокалами, рюмками в руках без видимого передвижения в силу отсутствия необходимого для этой цели свободного пространства толпился в центре. Судя по возбуждённому гулу, то и дело перекрываемому всполохами нервного хохота, по звону стекла и выстрелам откупориваемых бутылок, вечеринка началась давно и теперь пребывала в стадии, близкой к апогею. Пианиста, неспешно извлекавшего из концертного «Стейнвея» монотонные аккорды баховского реквиема, мало кто слушал. На вошедших Катю с Феликсом никто, кроме витиевато подстриженного пуделя, не обратил внимания.
— А я утверждаю — убийство. Никаких сомнений быть не может. Зачем — это уж другой вопрос, когда-нибудь, возможно, узнаем. Но то, что убийство — никаких сомнений. Это в духе времени, это теперь высокая мода — убить. Из всех щелей только и слышим: тут убили, там убили, того, этого, по телевизору, по радио, газеты, журналы, в кино — одни убийства. Вы за последние десять лет видели хоть один фильм, чтобы не убили, не изнасиловали, без стрельбы и крови? Нет, не видели. И в жизни то же самое.
— Ну это разные вещи…
— Да не разные, а то же самое! Мне уже в голову вбили, чтобы жить нормально — не бомжевать там, не просить на паперти — надо обязательно кого-нибудь убить. Обязательно. Славик, налей мне, пожалуйста. Спасибо. Без этого ни один фильм…
— Тут совсем другое дело, Марина…
— Нет, не другое, Юрочка, именно, что не другое…
— Димка уже года два не работал, Марина…
— И что? При чём здесь это?
— Он в бизнесе…
— А бизнес — это что, не работа?
— В криминальном…