Сияние
Шрифт:
~~~
Отца отпустили из лечебницы на побывку.
Правительственный обед, состоявшийся у нас на кухне, прошел успешно. Хоть начался не очень-то весело. Когда я подошел к крыльцу, отец стоял в дверях, полуодетый, волосы всклокочены, засаленные подтяжки поверх нижней рубахи, серой, в пятнах.
— Ага, — сказал он, не двигаясь с места. — Вот и ты.
— Да, пап. Хотел сделать тебе сюрприз.
— Ага. Ну и как она?
— Кто?
— Азиатка. В «Саге».
— Ты был там?
— Нет.
— Но кто-то тебе
— Да.
— Тогда прости. Я думал, совершенно чужой человек…
— Ты мог бы позвонить.
Наконец он посторонился и впустил меня в переднюю, я разулся, повесил куртку на крючок, поставил на пол свою маленькую сумку.
— Я приехал по работе. На несколько дней. Все решилось впопыхах.
— И что ты хочешь этим сказать? Что я бы путался под ногами? Не потерпел бы твоих эротических эскапад? Уж к чему я терпим, так это к эротике.
— Знаю, еще как знаю. У тебя даже есть тенденция флиртовать с моими женщинами, когда я привожу их домой.
— Ну, знаешь! Таких обвинений я не принимаю.
— Да уж, по твоей милости я чувствовал себя полным ничтожеством, ты перехватывал инициативу и…
— Это неправда, Пьетюр. Разве мужчине моего возраста запрещено смотреть на женщин? Разве это ваша привилегия?
— В тот раз, когда ты угощал палтусом под манговым соусом…
— Да, согласен, это было фиаско.
— Я не про ужин, ты флиртовал с нею.
— Наоборот, она мне не понравилась. Ни одной доверительной линии, если ты понимаешь, о чем я.
— Мне уйти?
Конечно, об уходе речи не было. В конце концов он довольно неуклюже заключил меня в объятия и объявил, что неуживчивым стал от тоски. Бурное волнение улеглось, и тихий плеск воцарился на кухне и в комнатах, когда я рассказал отцу о причинах моего скоропалительного приезда. Отцу тотчас загорелось участвовать в подготовке, и он помрачнел, когда я сообщил, что деликатесами займется Сэмюндюр из «Саги».
— Молодые повара… у них же нет чутья к колориту, может, я хоть помогу, а?
— Подобные обобщения весьма опасны.
Но я разрешил ему накрыть на стол. Трижды он менял красные стеариновые свечи на синие, четырежды — синие салфетки на красные. На зеленые. На желтые и опять на зеленые. Потом сказал, покаянным тоном:
— Именные карточки? Ты, наверно, не…
— Да не нужно никаких карточек.
Сказав это, я заметил, что он вроде бы прячет что-то за бегониями на окне, и передумал:
— Хотя в такой день… Но ты правда успеешь их сделать? Время-то уже…
Карточки у него всегда были очень красивые. В ту пору, когда нас было только двое — он да я, — он творил настоящие миниатюрные шедевры. Все они были навеяны каким-то будничным эпизодом, моей проделкой, увиденной сообща панорамой.
— Ну, если я поспешу…
Он смотрел в пол, будто застигнутый на постыдных стариковских слабостях, сантиментах, одиночествах, гадостях. Спина уродливо сгорблена, неопрятная одежда кричит о безразличии, никто, мол, все равно не придет… тяжко, больно. Но я постарался встряхнуться, в голове
— Хочешь огурчик, пап?
Он кивнул.
Это взбодрило его, правда ненадолго. Мы сидели, как раньше, на кухне, насаживали огурчики на вилку, выуживали из банки, клали на кусочек сухого хлеба и запивали молоком, прямо из пакета.
А потом он опять завел свое:
— Заправка для салата? Может, я хоть заправку приготовлю, ты ведь знаешь…
— Пап, Сэмюндюр все сделает. Твоя забота — пять карточек и…
— Мне ничего не нужно, я умею подавать на стол. Если хоть на это гожусь…
— Папа! — заорал я. — Прекрати такие разговоры, иначе я уйду, и не вздумай сейчас извиняться, иначе я опять-таки уйду. — И пока я орал, я чувствовал, как мое тело растет и растет, а его — съеживается, а «изви…» успело вырасти, прежде чем он успел сомкнуть губы.
Тут и я утихомирился.
— На закуску можешь прочитать несколько стихотворений.
Он удивленно взглянул на меня, но я вовсе не шутил.
— А что… что будет на закуску?
— Какой-то рыбный паштет.
— Рыбный паштет?.. Рыбный паштет?.. Трудновато читать лирические стихи к рыбному паштету. Впрочем… — Он встал от стола, обретя толику уверенности в себе. — Попробую подыскать что-нибудь подходящее… Рыбный паштет?..
Они пришли, увидели и были побеждены.
Рыбный паштет вопреки опасениям отца явно оказался не таким уж сухим: он прочитал несколько отечественных стихотворений про селедку, произнес тост в честь даров моря. Сэмюндюр подал горячее — grenadier `a la Greco, или как он там его назвал. Белая, нежная мякоть, справа продолговатый ломтик моркови, слева немного икры зубатки, и все это полито светлым базиликовым соусом — гости, предвкушая удовольствие, глотали слюнки. Я хочу сказать, министр финансов, по обыкновению, вообще не замечал, что он ест, заглотал свою порцию, отодвинул тарелку и посмотрел по сторонам, чтобы уразуметь, на какую такую встречу его пригласили. То, что поводом было само горячее блюдо, до него не дошло. Засим я — довольно-таки обстоятельно, чтобы пища хорошенько усвоилась, — доложил о своих штудиях рыбного рынка в Средиземноморье, обратил внимание министров на неожиданные рынки сбыта вроде Филиппин, Японии и различных дельфинариев, не умолчал и о больших потребностях соратниц мадам Натали Бланшо, а закончил ссылкой на только что съеденное горячее блюдо:
— Смею утверждать, что только что отведанное вами блюдо, а именно — прошу всех запомнить это название! — гранатовая рыба, доныне сокрытый источник богатства, имеет огромное значение для нашего будущего. Вам понравилось?
Министр просвещения улыбнулась:
— Такое нежное, во рту тает.
— Совершенно верно, — поддакнул премьер-министр.
— Угу, — пробурчал министр финансов, глядя в окно.
— Гренадье, гранатовая рыба, — повторил премьер-министр, — первый раз слышу. Звучит не по-исландски.