Сияющая пирамида (Огненная пирамида)
Шрифт:
— Не сомневаюсь, не сомневаюсь. Едва ли такое возможно, остаться в живых и до сих пор не суметь связаться хотя бы со знакомыми. Теперь я понимаю, все это легко могло возбудить вашу чувствительную душу.
— Да-да, я ненавижу тайны, и в особенности те, которыми прикрывается ужас. Откровенно, Дайсон, я хочу чистосердечно признаться: я пришел сюда не за тем, чтобы рассказывать вам обо всем этом.
— Конечно же нет, — сказал Дайсон, несколько смущенный тяжеловесными манерами Вогана, — вы пришли сюда поболтать на темы, скажем, более веселые.
— О, нет, только не о пустяках. То, о чем я рассказывал вам, случилось около месяца назад, но несколькими днями раньше
— Ну, разумеется, помню. Тогда я изрядно гордился своей проницательностью. И даже по сей день у полиции нет ни единой идеи о том, зачем ему понадобились желтые очки. Однако вы, Воган, вижу, действительно, чем-то обеспокоены. Надеюсь, ничего серьезного?
— Нет, думаю, это всего лишь игра преувеличений, но хотелось бы, чтобы именно вы рассеяли мои подозрения. И все же, случившееся выглядит слишком странно.
— Итак, что же случилось?
— Уверен, вы станете смеяться надо мной, но все же я расскажу. Вы, должно быть, знаете, что через мои владения идет дорожка с общим правом прохода, как раз неподалеку от огорода. Не скажу, что много людей пользуется ею — так, один дровосек да пять или шесть ребятишек, которые проходят там по пути в школу дважды в день. Ну да ладно, несколько дней назад я, как обычно, гулял перед завтраком. Решив раскурить трубку, я остановился у больших ворот в ограде сада, мне нужно было укрыться от свежего ветра, а там как раз деревья, возвышаясь на несколько футов над забором, смыкаются над дорожкой, образуя тенистое приятное местечко. В общем, я стоял и неторопливо курил, глядя себе под ноги. И вдруг что-то привлекло мое внимание. На траве у забора я увидел небольшие камешки, это были кремни, разложенные в некую фигуру, примерно такую, — и мистер Воган, схватив со стола бумагу и ручку, быстро нарисовал несколько точек.
— Видите, — продолжал он, — их было, я думаю, около двенадцати. Аккуратно уложенные в линии и разделенные равными промежутками, все они были заострены и их острия указывали в одном направлении.
— Да, конечно, — сказал Дайсон без особого интереса, — нет сомнений, что упомянутые вами детишки играли в камешки по пути из школы. Дети, как вам известно, весьма расположены делать подобные фигуры из ракушек, камней или цветов и вообще из всего, что попадется им под руку.
— Тогда я думал так же и, просто отметив, что кремни разложены в определенном порядке, пошел восвояси. Но на следующее утро я отправился на прогулку тем же привычным маршрутом и обнаружил на траве уже другое расположение камней. На этот раз это была по-настоящему любопытная фигура: нечто похожее на спицы колеса, сходящиеся к оси, а из середины выглядывало подобие чаши, — и все, как вы понимаете, из тех же самых кремней.
— Соглашусь, — сказал Дайсон, — выглядит достаточно странно. Но все же предположение, что ответственность за эти фантазии в камне лежит на полудюжине сорванцов, вряд ли теряет свою силу.
— Допустим, но у меня была возможность проверить подобное предположение. Дети проходят через ворота каждый вечер в половине шестого, а я вышел на прогулку в шесть и нашел рисунок таким же, каким он был утром. На следующий день я был на ногах в четверть седьмого и обнаружил на земле уже другой рисунок. Это был контур пирамиды. Дети, я отметил, прошли в школу через полтора часа, не удостоив и взглядом то место на траве. Вечером я также наблюдал за ними —
— Итак, вся серия выглядит следующим образом: вначале упорядоченные линии, затем фигура из спиц и чаша в центре, далее — пирамида, и последняя фигура, что была сегодня утром — полумесяц. Порядок, значит, таков?
— Все верно. Но вы знаете, это почему-то встревожило меня. Допускаю, это может показаться нелепым, но я ничего не могу поделать с мыслями о том, что под моим носом развертывается сигнальная цепь, и что сигналы эти не несут мне ничего хорошего.
— Но чего вам опасаться? У вас, надеюсь, нет врагов?
— Врагов как будто нет, зато есть очень старая и очень ценная чаша.
— И вы теперь думаете о взломщиках? — спросил Дайсон голосом, выдающим неподдельный интерес. — Но вы должны знать все о своих соседях. Есть ли среди них те, кто может вызвать подозрение?
— Насколько я осведомлен, нет. Но помните, я говорил вам о моряках?
— Прислуге вы доверяете?
— О, совершенно. Чаша хранится в хорошо запираемой комнате, и единственно дворецкий, старый фамильный слуга, знает, где хранится ключ. С этой стороны опасности нет. Однако все знают, что у меня дома целая куча старого серебра, и каждый крестьянин в округе считает своим долгом потолковать об этом. Сведения, таким образом, могут просочиться наружу, причем в самых нежелательных направлениях.
— Да, но мне, признаться, кажется, не все сходится в теории ограбления. Кто, в таком случае, сигналит и кому? Я не могу нащупать связи, чтобы принять подобное объяснение. И что заставляет вас искать соответствие между вашей посудиной и кремневыми знаками, или как там мы их назовем?
— Да как же, а фигура чаши! — воскликнул Воган. — Мне выпала удача быть обладателем очень большой и чрезвычайно ценной чаши для пунша времен Карла II. [2] На ней выгравирован столь тонкий и изысканный орнамент, что, поверьте, чаша стоит целое состояние. А один из тех четырех знаков имеет точно такую же форму, как и мое сокровище.
2
Карл II (1630–1685) — английский король с 1660 г., из династии Стюартов. Провозглашение его королем означало реставрацию монархии в Англии.
— Да, соответствие, пожалуй, странное. Ну а другие фигуры или эмблемы: ничего похожего на пирамиду у вас нет?
— О, вы будете удивлены еще больше. Эта чаша для пунша вместе с набором старых и столь же редких черпаков хранится в сундуке красного дерева пирамидальной формы.
— Что ж, признаться, все это заинтриговало меня, — заметил Дайсон. — Давайте продолжим. Что вы скажете относительно других фигур: о множестве или войске, как мы можем назвать первый знак, и что, наконец, о полумесяце?
— Ах, здесь у меня аналогий нет. Но, поймите, у меня есть оправдание для моего любопытства: я был бы крайне огорчен потерей любой из моих редкостей, почти все вещи уже многие поколения принадлежат нашему роду, и я не могу избавиться от мысли, что какие-то бандиты замышляют ограбление, переговариваясь у меня под носом каждую ночь.
— Откровенно, — сказал Дайсон, — я ничего не могу в этом понять и нахожусь в таких же потемках, что и вы. Да, ваше объяснение кажется единственно возможным, и все же затруднения, к которым оно приводит, видятся мне непреодолимыми.