Скалаки
Шрифт:
В каморке было шумно. Разговор крестьян начался с жалоб. Каждый рассказывал о своих делах, беде, которая постигла его и всю деревню, о том, как люди умирают от болезней и голода.
— Плохи дела, соседи. Как у тебя, так у него, как у меня, так у всех нас,— сказал Рыхетский.— Всюду плохо. Если так будет продолжаться, все пропадем либо пойдем на воровство и убийство. Для того мы и сошлись, чтобы посоветоваться, как избавиться от беды. Нам нужна помощь, и быстрее. Где ее взять?
— Сами себе мы помочь не можем.
— Может быть,
Многие вопросительно посмотрели друг на друга. Уждян усмехнулся:
— А что, если попытаться?
— Просил я, как вы знаете, чтоб выслушали,—добавил Рыхетский,—но так и не допустили меня.
— Посоветуй, староста, как быть, ты больше нас понимаешь!
Рыхетский высказал свое мнение:
— Нужно немедленно раздобыть продовольствия — зерна, муки. Нужны деньги и освобождение от…
— Барщины,—добавили многие.
— Все это хорошо, но пойдут ли на такое господа?
— А разве кроме господ никого нет? А двор, а император?—спросил Рыхетский.
Многие от изумления раскрыли глаза.
— Ишь куда хватил, кум!
— Не знаю, не знаю,—покачал головой другой.
Как Рыхетский и ожидал, большинство неодобрительно отнеслось к его предложению, нарушавшему закон. Крепостной имел право подать жалобу только своему господину. Ответ должен был прийти в течение двух недель. Если господин отсутствовал, ответа полагалось ждать полтора месяца. Если жалоба не была удовлетворена, крестьянин мог обратиться в краевое управление, в случае отказа —в земский губерниум, и только после этого к монарху. Крестьянин, миновавший какую-либо инстанцию, чтобы скорей дойти до императора, подлежал строгому наказанию.
«Крепостным разрешается подавать в установленном порядке жалобы, написанные грамотным человеком, причем составитель жалобы преследованиям не подвергается. Однако в случае если жалоба будет признана ложной и несправедливой, то составитель, а также те, кто подстрекал его к составлению жалобы, подлежат суровому наказанию (как телесному, так и смертной казни). Составитель жалобы должен быть в ней назван и должен поставить под ней свою подпись»,—гласил закон того времени.
Большинство собравшихся, опасаясь преследований и наказаний, стояло за то, чтобы обратиться за помощью к господам. Беседа становилась жаркой, высказывались самые различные мнения, но были люди, которые старались отвлечь внимание присутствующих от основной темы. Против посылки депутации ко двору в Вену особенно возражал Ржегак из Слатины. Зато старый драгун решительно поддерживал Рыхетского.
— Попробуйте пойдите в замок, вас выгонят, словно собак, да еще засадят в холодную, как бунтовщиков. Покричите, тогда сами увидите. Жаловаться надо во дворец: императрица добрая, я это знаю еще с тех времен, когда службу нес.
— Ну и что же,—прервал его Ржегак,—там тоже за ваше дело не сразу возьмутся, миллионы вам не выложат. За две недели мы не умрем… зато и отвечать не будем.
— У вас свое хозяйство, вам не так уж плохо.
— Что ж из того. Я-то знаю, почему вы так печетесь.
— А почему? —вскочил с места Салакварда. Рыхетский принялся успокаивать Уждяна и Ржегака, но поднялся такой шум и гам, что голоса Рыхетского нельзя было расслышать. Вдруг дверь каморки отворилась, и на пороге показался Иржик. Шапка, украшенная разноцветными тряпками, была сдвинута на затылок, цимбалы он прислонил к дверям. Позади Иржика стояла растерянная хозяйка, безуспешно пытавшаяся его удержать. Шум утих, и все с удивлением посмотрели на парня.
— Что тебе тут надо? —грубо спросил крестьянин, сидевший возле дверей.
Иржик низко поклонился.
— Покорно целую ручку пану управляющему.
Кое-кто усмехнулся, другие с недоумением посмотрели на юношу. Уждян и Рыхетскии поднялись, стараясь через головы собравшихся разглядеть странного пришельца.
— Пан управляющий, позвольте прочесть вашей милости маленькое прошеньице. Мне очень плохо живется.
— Да он помешанный! Что за человек?
— Господи Иисусе, ведь это Скалак! —воскликнул старый драгун, глубоко потрясенный видом Иржика.
Теперь крестьяне узнали Скалака, это имя было всем знакомо.
— Сын Микулаша,— пронеслось по комнате. Одни с жалостью, другие с любопытством глядели на Иржика, который что-то искал в кармане своей ветхой куртки. Наконец он вынул листок смятой бумаги. Балтазар, оправившись после неожиданной встречи, подошел к юноше и положил ему на плечо руку.
— Иржик, что с тобой? Где ты был все это время? Иржик уставился на него и с усмешкой сказал:
— Прошу покорно, я издалека, мне надо сегодня же вернуться домой. Я должен только прочитать прошение.
Балтазар помрачнел.
— Иржик, ты меня знаешь? —спросил Рыхетскии.
— Вы были в Градце, когда там звонил похоронный колокол.
— Он все думает об отце! Вишь какое дело.
— Ну, прочитай, прочитай прошение.
Иржик улыбнулся. Эта улыбка огорчила Уждяна. Скалак начал читать:
— «Высокородный, глубокоуважаемый господин управляющий Находского поместья!
Простите милостиво, что мы осмеливаемся своим недостойным прошением обеспокоить вас. Именем господа нашего покорнейше просим вас оказать нам помощь».
Дальше излагалась просьба двух несчастных крестьянских семей, которые терпели страшную нужду и голод и, будучи не в силах нести повинности, просили, чтобы управляющий соизволил отдать их хозяйства кому-либо другому, так как они все равно должны их оставить.
«Об этом покорнейше просим вас, в надежде, что вы будете столь милостивы и окажете нам эту помощь. Мы обязуемся как за себя, так и за своих жен и детей денно и нощно просить в своих скромных молитвах, чтобы всемогущий даровал вам здравие и всяческое благополучие, чтобы вы и весь род ваш долго правили нами и чтобы господь после этой жизни даровал вам жизнь вечную».