Скалола. В осаде (сборник)
Шрифт:
— Ну-ну, стой спокойно, красавчик, — Джесси ладонью похлопала жеребца по мускулистой шее. — Стой спокойно...
Внезапно спина девушки напряглась. Она словно почувствовала неладное. Щетка двигалась все медленнее и медленнее, пока не остановилась совсем.
— Френк?
Она все еще не хотела верить.
— Здравствуй, Джесси, — тихо сказал Гейб.
Девушка вздрогнула и обернулась. Лицо ее застыло.
Наверное, именно такой и изобразил бы древний скульптор богиню бесстрастия, если бы таковая существовала. Такой и хотела казаться Джесси, но руки выдавали ее душевное состояние предательским подрагиванием. Заметив
— Здравствуй, Гэбриэль.
За последние три года их знакомства Джесси ни разу не называла его полным именем.
Так они и стояли, глядя друг на друга, не зная, что же сказать дальше. Первым нарушил затянувшееся молчание Гейб.
— Занимаешься лошадкой?
Джесси перевела взгляд на руки, проверяя, унялась ли дрожь, затем на пенящуюся белыми барашками реку и спросила:
— Ты где пропадал?
— Работал, — ответил он. — В Денвере.
Гейб обошел Вельзевула, похлопав коня по крупу. Тот ткнулся ему в ладони, выпрашивая лакомство, но ничего не нашел, фыркнул, удивленно поднимая голову, а затем ткнулся человеку в шею и закрыл глаза, глубоко вздохнув. Гейб провел рукой по длинной шелковистой гриве.
— Понимаешь, — сказал он, продолжая разговор, — после этих похорон я вдруг проснулся посреди ночи и... понял, что больше не могу оставаться здесь. Мне надо было уехать.
— Да, — эхом повторила Джесси. — Тебе надо было уехать и ты уехал. Уехал, не подумав об остальных. О Френке, который любит тебя, о Хеле, который потерял любимого человека, обо мне, наконец. Знаешь, наверное,, все хотели уехать. По крайней мере, большинство. Но мы остались. Все, кроме тебя. Ты проснулся ночью, тихо встал и вышел, не сказав никому ни слова.
— Джесси...
— Но, куда хуже, ты даже не подумал сообщить нам, что с тобой, где ты.
Гейб вздохнул и, отстранив Вельзевула, отошел к короткой коновязи.
— Джесси, наверное, ты права, я виноват, но тогда, на утесе... многое сломалось.
— Я знаю, — серьезно кивнула девушка.
— Но ты еще многого не знаешь.
— Гейб, ты напоминаешь маленького мальчика, который, туша устроенный взрослыми пожар, разбил любимую мамину вазу, прости за сравнение. Я знаю, погибла Сара. Но почему ты винишь себя в ее смерти?
— Не знаю, — он покачал головой. — Иногда мне кажется, что был какой-то другой выход. Я ищу его и не могу найти. Но меня постоянно мучает ощущение, что он есть, где-то совсем рядом, и, если понять, каков этот выход, то... Наверное, я неправ. И мне не нужно сожаление. Просто все время одна и та же мысль крутится в голове: если бы я не полез на этот трос, все могло бы кончиться иначе. Не знаю.
— Я ведь была там, Гейб. Ты помнишь? — Джесси подошла к нему и остановилась напротив. — Я не буду тебя успокаивать и не собираюсь жалеть, как того мальчика. Жалеют слабых. Но, по крайней мере, в одном я убеждена на сто процентов: ты делал именно то, что должен был делать! И поэтому перестань взваливать всю вину на себя! Ты сделал все, что было в твоих силах. Большего не смог бы никто, — она замолчала, собираясь с мыслями. — Есть такие люди, и их много, даже больше, чем нам кажется, которые не могут без того, чтобы не истязать себя за что-нибудь. За разбитую чашку, вырубленные леса в Бразилии, атомную бомбу, сброшенную на японцев. Их не волнует, есть ли действительно в этом их вина. Им важен процесс, важно, что все видят, как они страдают. Я знаю тебя. Ты не такой человек. По крайней мере, был не таким. И мне не хотелось бы, чтобы ты когда-нибудь таким стал. А поэтому скажи мне, Гейб, ты за восемь месяцев ни разу не задавался вопросом: какого дьявола Хел потащил на этот утес девчонку, которая никогда к горам и близко не подходила?
— Нет. Хел тут ни при чем. Я говорю не об этом. Мне нужно было что-то предпринять, а я просто висел и кричал ей : «Сара, держись!» Это моя вина. Пойми, я не удержал ее. Какой-то выход должен был быть...
— Его не было! — жестко оборвала его Джесси. — Пойми же это сам! Ее смог бы спасти только Господь Бог, а ты — уж извини меня — далеко не Бог. Нельзя казнить себя за то, что не сделал невозможного. От этого лучше не будет.
— А должно быть лучше? — вдруг спросил Гейб и взглянул девушке в глаза.
— Что?
— По-моему, ты не понимаешь...
— Не понимаю? — зло переспросила его девушка. — Вот что я тебе скажу, Гейб. Временами я, и правда, не понимала, чего мне хочется: любить тебя или ненавидеть. Иногда не знала, врезать тебе как следует или поцеловать. Но одно я знала и знаю точно до сих пор: я тебя понимаю.
Гейб неожиданно, подчиняясь идущему из самой глубины сердца импульсу, обнял ее и прижал к груди. Джесси напряглась, но не вырвалась, а осталась стоять, положив голову ему на плечо.
Несколько минут они молчали, а затем девушка тихо спросила:
— Ты приехал, чтобы... остаться?
Он молчал. Джесси отстранилась и заглянула ему в глаза.
— Нет? Ответь, Гейб.
— Я не могу, Джесси. Пойми, действительно не могу. Я вернулся за тобой. Если то... что было между нами не... угасло, если все сказанное в силе... то, может быть, поедешь со мной?
— Вон оно что, — лицо ее окаменело, а голос стал ледяным. — Значит, ты вернулся за мной...
— Джесси...
Гейб попытался что-то сказать, но девушка не слушала его.
— Ты вернулся после года отсутствия и думаешь, что я вот так, запросто, соберусь и уеду с тобой? Но это же наш дом. Мой дом. Нет, Гэбриэль, ничего не получится. Я не уеду отсюда. И уж тем более, не уеду так, как ты. Молча, тихо, не попрощавшись.
— О’кей, — вздохнул Гейб.
Он даже еще не до конца переварил услышанное. Оно лишь начало доходить до его сознания. Но слова были сказаны, решение принято.
Джесси повернулась и пошла к дому.
— Джесси, ты не возражаешь, если я заберу кое-что из своих оставшихся вещей?
Она, не останавливаясь, обернулась и зло усмехнулась.
— Если ты забыл, меня зовут Джессика, Гэбриэль. Конечно, можешь забирать все, что захочешь, а мне пора. Прощай!
Левушка вошла в дом и хлопнула дверью.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Тревис абсолютно не волновался. Должно быть, многие на его месте нервничали бы, не находили бы себе места, но он ощущал лишь восхитительное спокойствие. Слушая расслабляющий гул турбин «Боинга», полицейский сидел в кресле и наблюдал за людьми, расположившимися в салоне. Лендфорд о чем-то тихо болтал с фэбээровцем, Эдмет просто глазел в иллюминатор, занятый какими-то своими мыслями. Губы его шевелились.