Скальпель, пожалуйста!

Стиблова Валя

— Не упрощай этого, Ондра. На твоем месте я не допустил бы никакого компромисса. Каждый из вас должен жить своей жизнью, просто-напросто разойтись и не морочить себе голову — другого пути нет.

— Не знаю, смог ли бы я сказать ей это так прямо.

— Только прямо, и не иначе. Если ваши чувства так глубоки, им не страшна никакая разлука.

— Однажды я нашел у нее две коробочки порошков от бессонницы. Она не хотела признать, для чего носит их при себе. Как думаешь, может она что-нибудь с собой сделать?

Помиловать ее я уже не мог, мне было ясно, что Ондру она мучит. Фантом красавицы с длинными волосами,

схваченными на старинный манер лентой, рассеялся. Теперь я дал бы голову на отсечение, что тогда в клинике у нее были накладные ресницы и броские тени у глаз.

— Я бы этого не боялся, — сухо перебил я. — Когда носят порошки в дамской сумочке, это скорее всего — показуха. Ей следовало бы перестать думать о себе одной. Тебе не кажется, что в сложившейся ситуации ее мужу во сто крат тяжелей? А она этого не видит. И твоих проблем не видит. Даже не дает тебе спокойно работать! Скажешь, я не прав?

— Прав, папа, но только…

— Что, только?

— Я не хотел бы утяжелять ее состояние упреками.

— Утяжелять? Тем, что сказал бы правду?

Он молчал.

Мне казалось, теперь эта их пастораль окончательно порушена. Я украдкой разглядывал Ондру. На нем была белая рубашка с мятым отложным воротничком. Светлые волосы у шеи слегка кудрявились и уже требовали ножниц. Хорошо, что он не хирург, подумал я. Пальцы-то неплохие, а решительности недостает, и сердцем чересчур раним.

Он убрал со стола и стал мыть тарелки. Я снова почувствовал к нему жалость.

— Может, я и не прав, Ондра, — попытался я смягчить свою непримиримость. — Если хочешь, забудь все, что я здесь сказал. Ты ведь знаешь, мы никогда вам не навязывали своих мнений. Ты сам пришел ко мне и спросил. Мама, возможно, посмотрела бы на подобные вещи иначе.

Он качнул головой и усмехнулся.

— Где там! В таких вопросах у вас прямо исключительная солидарность. Идеальная пара, никогда не знавшая сложностей и путаницы в отношениях.

Так ли это? Я вспомнил Митю. Потом медсестру Зиту. Нет, в личной жизни мы с Иткой действительно ничего не напутали. Но надо было прилагать к тому усилия.

— Либо прилагавшая усилия к тому, чтоб их не знать, — вслух произнес я.

— Ну, видимо, больших усилий вам не требовалось. Знаешь, папа, — добавил он с жаром, — если я мог бы жить с кем-то, как живете вы с мамой, я ни о чем другом бы и не мечтал!

Что ж, в общем-то естественно, что он так считает. И слышать это было мне приятно. Он задумался, и мне почудились в его безмолвии воспоминания о детстве, о наших походах, о цирковом фургоне… Все-таки что-то от тех времен сохранилось в нем как добрый и неиссякаемый вклад. Я начал верить, что он выйдет из этого своего тупика, из пещеры с подземной рекой, где хоть и красиво, но полно предательских рифов, мешающих выбраться на поверхность.

7

Нет, до конца того знаменательного вечера было еще далеко. Ондра договорился по телефону о встрече с каким-то институтским товарищем. Я снова взялся за работу. Телефон — еще бы, как же иначе! — зазвонил десять минут спустя после того, как наконец я углубился в чтение.

Говорила Гладка. Пан профессор, я очень извиняюсь и прочее… Всегда они очень извиняются, а результат один: мне надо ехать в клинику. На этот раз возможен был вариант. Она могла хотеть от меня только совета.

Впрочем, я знал Гладку — она всегда формулировала свои SOS желанием получить «только совет».

— Что там у вас?

— Тяжелая авария. Пострадавшие даже не относятся к нашему хирургическому отделению. Их подобрала «скорая», случайно проезжавшая за городом. Черт знает что вообще… но санитар не нашел ничего умнее… у нас лежала его жена, так он решил, что…

— Хорошо, понял…

Я был недоволен, и это чувствовалось по моему голосу. Вообще-то я не такой, но приближалась операция Узлика. Его записали на утро, мне надо было хоть немного отдохнуть.

— Случай ужасный. Жена — с множественными травмами головы, ребенок в одеяльце — с ним вообще не знаем, что делать. Родитель был явно пьян. У него, кажется, только легкое сотрясение мозга, но рука чуть не отрезана напрочь железом кузова.

— Транспортировать их в районную, значит, нельзя…

— Не рискнула бы транспортировать их даже через двор, в наше хирургическое.

— Кто сегодня в клинике?

— Кроупа, Зеленый и я, пан профессор.

Я вздохнул. Состав был не из сильных.

— Вы, очевидно, ждете моего приезда?

Она замолчала. Потом помягчевшим голосом с несколько наигранной растроганностью сказала:

— Нам бы этого очень хотелось.

— Ну ладно, — покорно сказал я.

Что еще оставалось ответить? Я начал одеваться. Если бы тут хоть была Итка, она поехала бы со мной и подготовила четкое неврологическое заключение. Мало кто из их отделения дает нам четкие ответы на вопросы, которые нас интересуют. Итка же черным по белому напишет: данные обследования говорят за кровотечение, рекомендую ревизию там-то и там-то. Ошибается она редко. Рентген обычно подтверждает подозрение на кровоизлияние — мы можем сделать пункцию и удалить его.

Да, Итки мне сегодня особенно недоставало. Дорогой я мог бы поговорить с ней об Ондре, еще раз взвесить результаты обследования Узлика… Ее недоставало мне всегда, даже когда она отсутствовала один день, а тут был трехдневный конгресс.

Я завел мотор и поехал по затихшей вечерней Праге. Улицы затягивало мглой — словно был конец октября. Стал даже сеяться дождик. Когда я выехал на проспект, меня остановил сигнал постового.

— Вы доктор? Тут человек без сознания.

Ну разумеется, у меня на стекле змейка. Я вышел. Вид у молоденького постового был испуганный. Возле дома на тротуаре лежал навзничь какой-то парнюга. Он хрипло и трудно дышал. По подбородку и воротнику пиджака растекалась блевотина, резко пахнущая алкоголем. Возле недвижного парня стояла сногсшибательного вида девица. Даже в смутном свете уличного фонаря видно было, что она размалевана, как для канкана.

— Я ему лажу: такси вызывай, покараулю. Плохо человеку, не видите?.. — во вздорных интонациях слышался акцент героини «Пигмалиона» в начале ее карьеры — Я-то ведь понимаю, правда? Чего канителиться, на ноги поднимать! Довезите до дому, а я уложу…

— В вытрезвитель его надо, — сказал я постовому. — Он пьян. Если хотите, позвоню туда из клиники и попрошу, чтобы за ним прислали. Повернем только его на бок, а то может задохнуться, если опять будет рвота.

— Еще чего! — стала кричать размалеванная. — Я те дам вытрезвитель! Пепику плохо — а он… Заместо человеку полежать дать — сразу к Аполинаржу!