Скальпель, пожалуйста!
Шрифт:
Пациент временами беспокоен. Мои врачи сделали только местное обезболивание, а этого почти всегда недостаточно. В руках у Кроупы шприц, и подкожной иглой он то и дело добавляет анестезию. Кроупа весь потный, словно вылез из сауны.
— Почему не делаете под наркозом?
— Пострадавший пьян, — вполголоса объясняет Гладка. — Мы боялись. У нас ведь было несколько случаев тяжелого помешательства, когда наркоз соединялся с алкоголем…
Она права, пожалуй. Оперируемый хоть и делает иногда резкое движение, но не стонет. Не просыпается.
Зеленый работает так, словно меня там и нет.
Сосредоточенно сшивает оболочку нерва. Наконец может сделать маленький перерыв. Поднимает на меня глаза. Они усталые и покрасневшие, но излучают радость и уверенность. Он собирается подняться, чтобы уступить мне место.
— Нет, нет, — останавливаю я его. — Заканчивайте сами.
Я оглядел операционное поле. То, что он сделал, было великолепно. Когда он научился? Однажды я спросил его, чем он хочет в будущем заниматься. Он сказал, микрохирургической техникой. Я не придал этому большого значения. Каждый молодой врач стремится получить доступ к этой работе, а он у нас был самый молодой. Но, видно, он не только говорил. Научился тому, что до сих пор не умеет и Гладка, не говоря уж о главвраче Кроупе. Человеку, лежащему на столе, он спас руку. При хорошей реабилитации двигательные функции, возможно, совсем не будут нарушены.
— Отлично, — похвалил я его.
Зеленый смущенно заморгал и ничего не ответил. Мои врачи не очень-то привыкли к похвалам. Он снова склонился над больным. Кроупа на минутку ослабил манжет тонометра — произвести эвакуацию крови. Зеленый скоагулировал микропинцетом мелкие сосуды, начавшие кровоточить. Приготовил иглу для внешней оболочки всего нерва. Стал аккуратно накладывать шов, который был уже ясно виден невооруженным глазом.
Операция близилась к завершению. Большое счастье, если нерв можно сшить сразу. Его тонкие волоконца срастутся, как корневище неистребимого растения. Опять побегут по ним импульсы, оживляя руку чудом бессчетных движений. И я вдруг понял: именно это вновь и вновь рождаемое чудо не позволяет нам оставить наш немыслимо тяжелый труд без отдыха и срока, где есть и поражения страшнее самого горчайшего похмелья.
Гладка извиняющимся тоном снова начинает объяснять. Пусть успокоится. Ее решение как ведущего хирурга оперирующей бригады было правильным. Искренно уверяю, что не смог бы провести эту операцию лучше. И, странно, не вижу в Гладкой ни намека на ревность. Как само собой разумеющееся принимается, что Зеленый способен на большее, чем она. Что делать, иные опытные врачи осваивают новые методы, как начинающие. Конечно, женщина есть женщина, но Гладку-то, возможно, охлаждало мое нежелание привлекать ее в сложных случаях.
Теперь короткая передышка. Ждем, когда поступит к нам жена бедолаги, которого прооперировали. Из рентгена звонили, что у нее, видимо, кровоизлияние в обоих полушариях, придется трепанировать дважды. Кроме того, там перелом основания черепа и тяжелые ушибы лица. Общее состояние плохое, придется подключать искусственное дыхание.
Мы сняли маски и распахнули
У Кроупы пересохло в горле. Не выдержав, он приносит из холодильника пиво. Предлагает и мне, но я отказываюсь, я действительно не хочу. Откупорил бутылку и, как грудничок, присосался к горлышку. От удовольствия прикрывает веки, так что Гладка громко прыскает со смеху.
— Как у материнской груди, Пепик, — говорит она. — Жалко, твоя старуха не видит!
Зеленый вместе с операционной сестрой разносит кофе. Для меня в большой глиняной кружке, оставшейся еще от мамы. «Кофе из полуведра», — говорит Итка. Здесь эта кружка потому, что я не приемлю казенных чашечек с золочеными ручками. Операционная сестра — красивая рыжеватая девица с фигурой Юноны. Зеленый ей явно нравится. Она кидает на него глубокие взгляды и расточает похвалы. Быть может, он ей импонирует своим сегодняшним успехом. Да и какая разница! Ведь многим более сильным чувствам дает толчок именно изумление. А Зеленый у нас действительно блеснул.
— Вы сегодня превзошли самого себя, — подчеркиваю я снова и гляжу при этом на сестру, которая с довольным видом вертится на стуле, словно комплимент отпущен ей.
— Мне кажется, периферическая нервная система у вас пойдет.
— Меня это интересует, — скромно отвечает Зеленый, держа свою чашку.
Можно только позавидовать ему. Молодой, красивый парень с четкой перспективой на успех. Как мне известно, счастливо женат, уже есть маленький. Честолюбив настолько, что может чего-то достичь, но не настолько, чтоб испортить отношения с коллегами.
— Зелененький, налей мне еще кофе, — просит Гладка.
Но сразу поправляется:
— Собственно, хватит уже называть тебя «зелененьким», когда ты так сегодня отличился. А я-то, глупая, боялась, как бы нас обоих не турнули из операционной!
— Пани ассистентка, вам один кусок сахара или два? — пытается переменить он тему разговора — покровительственный тон Гладкой, кажется, не очень ему по душе.
Но отступать Гладка не собирается.
— Знаете, пан профессор, мы ведь начали без вас намеренно, — продолжает она в своей непринужденной манере, так импонирующей нашим мужчинам. — Спроси я вас заранее, сможет ли Герка Зеленый это сшить, вы бы меня разубедили и не дали бы ему ходу. Так ведь?
— Возможно… — смеюсь я.
Теперь, адресуясь к Зеленому, она бьет козырной:
— Понятно, шляпа? А ты все: «Ну, если только шеф не придет» да «Следовало бы получить его разрешение» — и даже сказал: «Годик-другой я бы еще поприглядывался, не хочу его раздражать…»
Зеленый сидит красный как помидор. Растерянно опускает чашку. Только что, при наложении швов, был ловок, как жонглер, а теперь даже не попадает донышком на блюдце. Растяпа — чуть ее не опрокинул! Выбежал из комнаты, потому что кофе брызнул ему на халат.