Скандал с Модильяни. Бумажные деньги
Шрифт:
– Присядьте пока, пожалуйста, а я проверю, у себя ли мистер Диксон.
– Благодарю вас.
Питер развалился в кресле, обитом зеленым кожзаменителем, и наблюдал, как девушка села за свой стол и взялась за телефонную трубку. Под столом между тумбами с ящиками для бумаг ему были видны коленки девушки. Она чуть подвинулась на стуле, ее ноги раздвинулись, и перед ним теперь обнажилось затянутое в чулок бедро. А что, если… Не будь идиотом, сразу одернул он себя. Она будет заказывать в баре дорогие коктейли, захочет сидеть на лучших местах в театрах. Натуральные бифштексы
2
«Депо» – англ. Roundhouse – действительно бывшее паровозное депо в Лондоне, превращенное в кинотеатр и концертный зал, ставший популярным у поклонников неформального искусства особенно в 60-е и 70-е годы XX века. Существует по сей день.
– Не хотите ли, чтобы я проводила вас в кабинет? – спросила девушка.
– Я знаю, куда идти, – ответил Ашер, поднимаясь.
Он открыл дверь и по длинному, покрытому ковровой дорожкой коридору добрался до другой двери. За ней его встретила еще одна секретарша. Все эти никчемные помощницы, черт бы их побрал! – подумал Ашер. Они могли вполне сносно существовать только за счет художников. Эта оказалась чуть постарше, но была не менее соблазнительна, а выглядела уже совершенно недоступной. Она сказала:
– Мистер Диксон этим утром ужасно занят. Если вы присядете на какое-то время, я дам вам знать, когда он освободится.
Питер вновь сел, стараясь не слишком пялиться на женщину. Принялся рассматривать развешанные на стенах произведения искусства: преимущественно акварели с пейзажами, ничем не примечательные. Подобные работы наводили на него тоску. Обширную грудь секретарши не могли скрыть ни чуть заостренные чашечки бюстгальтера, ни просторный, но тонкий свитер. Что, если она сейчас встанет и медленно снимет свитер через голову… О боже, угомонись, воображение! Однажды он перенесет такие фантазии на холсты, просто чтобы выбросить навсегда из головы. Разумеется, никто их не купит. Питер, вероятно, даже не захочет их сохранить для себя. Но они станут источником ощутимого облегчения.
Он посмотрел на свои часы. Диксон заставлял себя ждать уже долго. Я мог бы заняться порнографическими рисунками для грязных журнальчиков, причем заработал бы неплохие деньги, но это значило бы проституировать свой богоданный талант, подумал он.
Раздался мягкий звук зуммера, и секретарь сняла трубку телефона.
– Спасибо, сэр, – сказала она, давая отбой.
Потом встала, обошла вокруг стола.
– Заходите, пожалуйста, – и с этими словами она открыла перед Ашером дверь.
Когда Питер вошел, Диксон поднялся. Это был высокий, сухопарый мужчина в очках с полукруглыми линзами и с манерами семейного доктора. Он без улыбки пожал посетителю руку и отрывисто предложил
Затем оперся локтями на поверхность антикварного рабочего стола и спросил:
– Итак, чем могу быть полезен?
Питер репетировал речь всю дорогу, пока ехал на велосипеде. Он не сомневался, что Диксон примет его к себе, но постарался выбрать выражения, чтобы ни в коем случае не задеть самолюбие этого типа. И он сказал:
– Я уже давно не слишком доволен тем, как со мной поступают в «Белгравии». И подумал, не пожелаете ли вы взять в экспозицию мои работы.
Диксон вздернул брови.
– Это несколько неожиданное предложение, вам не кажется?
– Быть может, внешне все выглядит спонтанным, но, как я упомянул, недовольство накапливалось уже некоторое время.
– Что ж, такое случается. Расскажите, как шли ваши дела в последнее время.
Питер несколько секунд в замешательстве гадал, слышал ли Диксон вообще о вчерашней ссоре. Если слышал, то не подавал вида и ни словом не обмолвился о ней.
– «Коричневая линия» продалась не так давно за шестьсот фунтов, – сказал он. – «Две коробки» ушли за пятьсот пятьдесят. – Звучало неплохо, но суть заключалась в том, что это были всего две картины, купленные у него за полтора года.
– Прекрасно, – прокомментировал Диксон. – Тогда в чем же заключались ваши проблемы с «Белгравией»?
– Не могу точно сказать, – предельно честно ответил Питер. – Я художник, а не торговец картинами. Но, как мне показалось, они не делали ничего, чтобы популяризировать мое творчество.
– Гм-м… – Диксон погрузился в раздумья. Хочет, чтобы все выглядело сложнее, чем самом деле, мелькнула мысль у Питера. Но потом владелец галереи сказал: – Боюсь, мистер Ашер, что, по моему мнению, мы не сможем включить вас в наш реестр. Хотя мне очень жаль.
Питер уставился на него как громом пораженный.
– Что значит, не сможете включить в свой реестр? Всего два года назад меня стремилась заполучить каждая лондонская галерея! – Он откинул с лица пряди длинных волос. – Боже милостивый! Вы не можете так просто отвергнуть меня!
Диксон занервничал, словно его напугала неистовая одержимость молодого живописца.
– Я считаю, – сказал он, впрочем, достаточно резко, – что вас поначалу значительно переоценивали. Вот почему мы, скорее всего, так же разочаруем вас, как и «Белгравия», потому что корень проблемы не в галереях, а в ваших работах. Со временем их стоимость снова возрастет, но на данный момент лишь немногие из ваших холстов можно оценить больше, чем в триста двадцать пять фунтов. Простите, но таково мое решение.
Ашер весь напрягся, его тон стал почти умоляющим:
– Послушайте, если вы отвернетесь от меня, мне придется податься в маляры и красить стены домов. Разве вы не понимаете? Мне насущно необходима галерея!
– Вы не пропадете, мистер Ашер. Наоборот, вы более чем преуспеете. Через десять лет вас станут величать лучшим художником в Англии.
– Так почему бы не заняться мной прямо сейчас?
Диксон нетерпеливо вздохнул. Ему уже встало поперек горла всякое продолжение этого разговора.