Скандальная куртизанка
Шрифт:
— Пойдемте?
Дворецкий появился за ее спиной с пальто, которое гармонировало с платьем — холодного голубого цвета снаружи и с красочной вышивкой изнутри. Она застегнула пальто, затем натянула длинные перчатки, которые ей подал дворецкий. А потом улыбнулась Грейсону:
— Ну что ж! Вот я и готова, закутанная и глубоко спрятанная, словно соверен в пальто нищего!
У нее весьма своеобразный стиль разговора.
— Позвольте, — сказал Грейсон, открывая дверь. Мисс Бержерон прошла вперед.
Его карета, украшенная для такого случая гербом, стояла прямо перед подъездом. Бал Двенадцатой ночи среди представителей высшего света считался очень важным событием. Так получилось, что сезон обычно начинался через месяц после Двенадцатой ночи, и на этом балу присутствовали все столпы общества. Иногда это событие собирало более восьмисот гостей.
Лакей, закутанный в шарф, открыл дверцу кареты и опустил лесенку. Грейсон помог мисс Бержерон сесть.
Когда он шагнул вслед за ней в карету, то обнаружил, что она села на его сиденье.
— Не будет ли вам удобнее сесть сюда? — спросил он.
— Нет, спасибо, — улыбнулась она.
Грейсон медленно вошел в карету и сел напротив нее. Кейт с интересом изучала интерьер. Стены кареты были отделаны зеленым шелком, спинки — более светлым бархатом. Жаровня с углями давала тепло. Это была очень удобная, очень дорогая карета.
— Какая большая карета, — сказала мисс Бержерон. — Я не имела удовольствия ездить в таких просторных каретах.
— Подозреваю, что довольно скоро вы будете иметь это удовольствие постоянно, — заметил Грейсон, подавая сигнал кучеру. — Принц наверняка пожелает поразить вас грандиозностью.
Карета тронулась, мисс Бержерон посмотрела на Грейсона.
— Это уже не поразит меня. — Она с улыбкой откинулась на сиденье, сверкнув бриллиантами на шее.
— Вероятно, вы уже видели и прекрасное ожерелье, раз вас не поразил мой подарок, — предположил Грейсон.
Мисс Бержерон заморгала глазами, а затем засмеялась. Однако Грейсону не хотелось смеяться. Он подался вперед.
— Скажите, пожалуйста, мисс Бержерон, почему вы вернули ожерелье, которое я вам послал?
— Я вовсе не хотела уязвить вас, ваша светлость, — улыбнулась она.
— Вы меня нисколько не уязвили, — возразил Грейсон. Это было совершенно нелепо. Как будто его это волновало. — Однако вы, судя по всему, любите драгоценности, — добавил он, показывая на ее ожерелье. — Почему же вы его не приняли?
— Потому что подарок был чрезмерно щедрым.
— Чрезмерно щедрым? — переспросил Грейсон, чтобы удостовериться в правильности услышанного.
— Угу, — кивнула она, словно это было совершенно обоснованным объяснением.
— Чрезмерно щедрым? — недоверчиво повторил он. — Мадам, я заявляю вам, что за всю свою тридцатилетнюю жизнь никогда не слышал, чтобы женщина жаловалась на то, что украшение является слишком щедрым подарком.
— Они, должно быть, были вашими любовницами. А поскольку я не являюсь вашей любовницей, я подумала, что это слишком щедрый подарок.
Слово «любовница» щекотало и дразнило.
— Это смешно, — громко сказал он. — Я — герцог. Я не привык дарить дешевые безделушки. Я просто пытался принести извинения за то, что был груб.
— Я вполне понимаю ваше намерение, — заверила она. — Но ожерелье кажется слишком щедрым подарком для такой пустячной вещи, и я не хотела бы чувствовать себя чем-то вам обязанной.
— Вы не были бы мне обязаны, тем более что вы вовсе не считаете оскорбительные слова пустяком.
Она пожала плечами.
— Возможно, — признала она. — Но я привыкла к пренебрежительному отношению и взяла за правило не позволять кому бы то ни было надолго подрывать мое доброе расположение духа. Так что я забыла об этом сразу же, как только покинула Уайтхолл. — Она улыбнулась.
Было в ее словах что-то такое, что заставило Грейсона сделать паузу. Интересно, кто еще, кроме него, мог повести себя с ней грубо, и как часто это происходило, если она привыкла к этому? Представители высшего света, догадался он, многие из которых считали, что они в силу своего рождения намного выше простых смертных. Вероятно, Грейсон мог себя причислить, к категории высокомерных аристократов, и эта мысль отнюдь не улучшила ему настроения.
Грейсон внимательно наблюдал за ней, пытаясь обнаружить хотя бы намеки уязвленного женского самолюбия, поскольку ему казалось невозможным, что она вернула ожерелье только из-за того, что оно чрезмерно дорого. Имея трех сестер и нескольких любовниц, он научился преподносить подарки с извинениями, и эти подарки всегда были дороже, чем подарки по любви.
— Вы не сказали, мисс Бержерон, приняли ли вы мои извинения?
— Кейт. Да, разумеется, я принимаю ваши извинения, — сказала она. — Только вряд ли это имеет значение, разве что облегчит угрызения вашей совести. Мы ведь никогда не будем друзьями.
Грейсону не понравились его собственные слова, возвращенные назад.
— Поверьте, мои извинения были принесены со всей искренностью.
— Вы очень любезны, ваша светлость. Почему бы вам не называть меня Кейт? А то мы с вами словно чужие. Да, мы с вами плохо знакомы, и я не допускаю мысли, что узнаю вас ближе, но вы, пожалуй, мой единственный знакомый на этом балу.
— Вас это беспокоит? — спросил Грейсон, удивленный ее признанием.
Ее робкая улыбка была просто очаровательна.