Скандальная репутация
Шрифт:
Герцог растерянно заморгал.
– Материнская любовь никогда не умирает. Она продолжает жить в сердце ее ребенка. Но иногда некий материальный символ способен дать утешение там, где бессильна память. – Розамунда протянула руку и разжала кулачок. На ладони лежал медальон на тонкой золотой цепочке.
– Что это? – Люк старался сохранять спокойствие.
– Я купила эту вещицу вчера, истратив золотые гинеи, по странной случайности оказавшиеся у меня в кармане.
Брауни плохо выполнил порученную ему работу. Розамунда никогда не умела лгать.
– Открой его, – попросила она, прервав мысли Люка.
Он открыл и ошарашенно уставился на лежащую
– Я случайно нашла прядь волос твоей матери и сплела их с твоими.
Люк остолбенел. У него не осталось ничего, абсолютно ничего от матери. Отец безжалостной рукой выбросил из дома все, что могло о ней напомнить.
– У меня есть почти такой же медальон в память о матери, которую я едва знала. И знаешь, я… – Она запнулась, потом вытащила из кармана какое-то старое письмо. – Это, насколько я понимаю, от твоей матери. Я нашла его случайно. Оно было прикреплено к стенке секретера в моей комнате… в комнате Генри.
Люк, все это время стоявший без движения, рухнул на скамью. Не говоря ни слова, он сломал печать с инициалами матери. На колени выпала прядь волос, а он стал пожирать глазами написанные на пожелтевшем листке слова.
Он почти ничего не мог понять. Лишь отдельные обрывки фраз врезались в сознание: «…молю о прощении… мне не следовало… так горжусь тем, что ты мой сын… я люблю тебя и буду любить всегда. Глядя ночью на звезды, я радуюсь при мысли, что ты тоже смотришь на них и, возможно, думаешь обо мне. Мое сердце настолько полно любви, что в нем больше ни для чего не осталось места. Эта любовь никогда не умрет».
Последняя фраза повторила слова Розамунды, произнесенные несколько минут назад.
Слабое, но ощутимое тепло начало распространяться по его телу, начиная от кончиков пальцев, сжимавших письмо. Люк перечитал его второй раз, медленно и вдумчиво. Розамунда придвинулась ближе и положила руку на его перчатку. Люк очнулся.
– Розамунда, прости, пожалуйста, я…
– Все в порядке. Ты хотел бы остаться в одиночестве? Он отрицательно покачал головой.
Розамунда подняла голову. Проследив за ее взглядом, Люк увидел бабушку, ковылявшую по лужайке, как всегда, на высоченных каблуках. Она тщательно старалась не наступить на подол длинного белого платья, более подходящего для юной девушки, приехавшей в Лондон на свой первый сезон.
– Люк! – выпалила Ата, задыхаясь от непривычно быстрой ходьбы. Прижав ладони к щекам, она спросила: – Скажи скорее, что там написано? Мне так жаль, что я задержалась.
Внук сомневался, что его мать когда-нибудь делилась с бабушкой самым сокровенным, и не имел никакого желания сообщать ей то, что наверняка испортило бы ей настроение.
– Розамунда сослужила мне очень большую службу, обнаружив это, – сухо проговорил он и закрыл глаза.
– Нет, Люк, – спокойно возразила Ата. – Ты должен сказать мне, что там написано. Когда ты вернулся, я долго думала, что это война, смерть и кровопролития так неузнаваемо изменили тебя. Я надеялась, что время и возможность отвлечься вернут мне оптимистичного молодого человека, которого я всегда знала, но теперь поняла, что ошибалась. Что-то еще мучает тебя, не дает покоя. Мне надоело притворяться веселой, в то время как все мое существо охвачено грустью, когда я вижу, как ты несчастен.
– Скажи ей все, Люк, – тихо попросила Розамунда. И он очень коротко рассказал бабушке об отчаянной просьбе матери, его отказе и письме, в котором она просила прощения.
Ата побледнела.
– Знаешь, это моя вина. Мне следовало занять более твердую позицию с тех самых пор, как был заключен мой выгодный брак с герцогом. Мои родители были исполнены самых лучших намерений и искренне радовались моей удаче. Но цена, которую мне пришлось заплатить за свое высокое положение, оказалась непомерной. Вскоре я узнала, что была избрана за чистую родословную и покорность. Это означало, что я смогу должным образом воспитать наследника. Не знаю, помнишь ты или нет, но твой дед обладал весьма тяжелым характером. И имел обыкновение учить на примерах. – Ата посмотрела на свою дрожащую руку. – Я была примером, а твой отец – учеником. А когда твой отец женился, я была вынуждена наблюдать за повторением истории. Но была одна разница… В течение долгих лет твоя мать не была такой покорной и уступчивой, как я. Только значительно позже, когда все вы выросли, она устала.
– Я не могу себе простить то, что не увез ее.
– Люк, мать обратилась к тебе в момент слабости. Письмо показывает, что она впоследствии очень жалела об этом. Представь, как бы она была несчастна, узнав, что ее минутная слабость так долго не дает тебе спокойно жить. Ты должен перестать себя ежеминутно, ежечасно наказывать и жить своей жизнью. Уверяю тебя, именно этого она бы хотела.
– Она могла бы иметь хоть немного радости в конце жизни, а вместо этого умерла с разбитым сердцем.
– Ты заблуждаешься. Каро умерла от болезни, а вовсе не от разбитого сердца. Она часто простужалась, но ей никогда не хватало терпения долечиться до конца. Доктор сказал, что, когда она умерла, ее легкие были наполнены жидкостью. И произошло это на следующий день после того, как она устраивала большой прием. Кстати, и радость у нее была. Ты этого не поймешь, пока не обзаведешься собственными детьми. Генри, ты и Мэдлин были ее радостью. И моей. Поверь, если бы нам предложили прожить жизнь снова, мы бы выбрали тот же самый путь, чтобы только с нами были Генри, ты и Мэдлин. И твоя мать вовсе не была такой хрупкой, как ты думаешь. Не спорю, иногда она грустила. Но неужели ты не помнишь? Она была словно солнечный лучик – веселая, оптимистичная, остроумная. И всегда, при первой возможности, утыкалась носом в книгу. Совсем как ты раньше.
Люк пожал безжизненно свисавшую руку бабушки.
– Ты хочешь сказать, что теперь я раздражающе скучен, Ата? – Повернувшись к Розамунде, которая хранила молчание, он спросил: – Ведь она имела в виду именно это, разве не так?
– Если ты думаешь, что я способна в такой момент принять чью-либо сторону, то глубоко ошибаешься, – покачала головой Розамунда, слабо улыбаясь. – Можно? – Она взяла медальон, намереваясь надеть на шею герцога.
Он наклонился и спрятал драгоценный медальон под шейным платком. Короткие волосы упали на лоб. Люк еще не привык к новой прическе, к тому, что его голова избавлена от тяжести.
– Спасибо тебе, Розамунда, – поблагодарил он, искренне надеясь, что не выглядит застенчивым идиотом. Нет никакой доблести в том, чтобы обнажать душу, даже если впоследствии испытываешь облегчение.
– А это для бабушки, – сказала Розамунда, с вызовом глядя на Люка и протягивая маленькой герцогине книгу. – В знак моей глубочайшей признательности за приглашение вступить во «Вдовий клуб». Я никогда не встречала леди лучше и добрее… и щедрее.
Исчадье ада в образе милой женщины имело наглость подарить его бабушке экземпляр «Словаря Люцифера».