Скандальный поцелуй
Шрифт:
Его пальцы снова скользнули во влажную расщелину…
О Боже!
— Я… — Синтия содрогнулась. Она не знала, что сказать.
В его глазах светились торжество, решимость — и сочувствие. Он понимал ее состояние, так как сам же и являлся его причиной.
Его пальцы скользнули глубже, и Синтия снова содрогнулась. Но откуда он знал, как и где коснуться ее?
Ее губы приоткрылись, дыхание стало прерывистым.
— Как? — шепнул он. — Как вы хотите, чтобы я касался вас?
Голова Синтии беспомощно запрокинулась.
— Не
— Как? — повторил он все тем же вкрадчивым шепотом. — Как мне коснуться вас?
Синтия сглотнула, злясь на Майлса. Ну почему он заставляет ее думать и говорить?!
— Сильнее… — пролепетала она.
Майлс нажал посильнее, и Синтию словно пронзила молния. Она выгнулась всем телом, всхлипнув от наслаждения.
— Вот так? — спросил он, явно довольный собой.
— Еще, — выдохнула она. — Пожалуйста… еще…
Она смутно видела, что губы Майлса раздвинулись в улыбке.
— Теперь мы знаем, как надо, — произнес он. — Но скажите, где еще.
— Пожалуйста, просто… еще… — взмолилась Синтия, беспокойно ерзая.
— Хорошо-хорошо. Сейчас, милая.
О, какое блаженство! Он снова коснулся ее именно так, как она хотела. Коснулся, совершая затем пальцами круговые движения.
Из ее груди вырвался стон, низкий и хрипловатый. Синтия даже не подозревала, что способна издавать подобные звуки.
А Майлс вдруг уткнулся лицом в ее шею, словно был также потрясен, как и она. Его дыхание обдавало ее кожу, охлаждая ее, и Синтия только сейчас осознала, что вся мокрая от испарины.
О, она больше не вынесет этого! Нужно остановить его. Сейчас же!
Но она поступила вопреки голосу разума. Обвивая руками шею Майлса, Синтия запустила пальцы в его волосы и, прижимаясь губами к его уху, прошептала:
— Не останавливайтесь, пожалуйста.
Она почувствовала, как его грудь содрогнулась в коротком смешке. И в тот же миг Майлс снова нашел ее губы и приник к ним в поцелуе. Пальцы же его по-прежнему ласкали ее лоно, то и дело погружаясь в него.
Тело Синтии, руководимое инстинктом, двигалось в одном ритме с его пальцами — вначале осторожно, затем все более энергично. Когда же наслаждение превратилось в нечто почти неотличимое от муки, она, прервав поцелуй, со стоном прохрипела:
— Майлс… пожалуйста… Я хочу…
Ее терзала странная потребность, но она не знала, что с ней делать — бороться с ней или устремиться ей навстречу? И если устремиться, то как? Этого она тоже не знала.
Но Майлс знал. Продолжая изысканную пытку, он ускорил движения.
— Доверьтесь мне, — шепнул он.
Вряд ли у нее был выбор. Закрыв глаза, она отдалась на его милость. Они покачивались в едином ритме, пока мир вдруг не взорвался в ослепительной вспышке. Синтия выгнулась, содрогаясь всем телом, и прокричала:
— О, Майлс!..
Он обнимал ее, пока ее тело сотрясали волны неописуемого блаженства, накатывавшие одна за другой. И в этот момент ничто не имело значения — только наслаждение, овладевшее ее телом.
А потом, когда все закончилось, она затихла, совершенно обессилев.
Синтия сидела, прислонившись к Майлсу, подбородок которого покоился на ее макушке. В распахнутом вороте его рубашки виднелась загорелая кожа, поблескивающая от пота. От него исходил пряный мужской запах. Его грудь поднималась и опускалась от учащенного дыхания.
Синтия не сразу решалась посмотреть на него.
Майлс поднял руку и отвел с ее лица волосы. В его глазах промелькнуло выражение, заставившее ее горло сжаться. Она назвала бы это болью, если бы такое было возможно.
«Откуда вам знать?» — кажется, так спросил он с досадой, когда она самонадеянно заявила, что не стала бы красться по коридором, будь она замужем. Что ж, он мог бы посмеяться над ней. Она заслуживала.
Но Синтия всегда понимала силу привлекательности и привлекательность силы и извлекла немало пользы, используя первое и откликаясь на второе. И теперь она понимала, почему люди готовы идти на риск ради подобных удовольствий. А также совершать смешные, постыдные и опасные поступки.
Она считала себя искушенной. Какая непростительная наивность!
Но она знала, что сдержит слово, которое дала себе. Ведь в этом мире у нее не было ничего, кроме ее собственных представлений о чести. И если она никогда больше не познает подобное наслаждение… Что ж, зато у нее останутся воспоминания об этих мгновениях и этом мужчине.
Хотя она ничего не сказала, Майлс, должно быть, прочитал на ее лице все — удивление, благодарность, благоговение и смущение. И уголки его рта приподнялись в улыбке.
Синтия глубоко вздохнула, чтобы окончательно прийти в себя. А потом вдруг потянулась к застежке на его брюках.
Он накрыл ее руку своей.
— Лучше не надо, — резко произнес он. И в его хриплом голосе прозвучало недвусмысленное предупреждение.
— Но…
— Нет, — твердо заявил он.
— Но почему?
Он сделал глубокий вдох и шумно выдохнул. Когда же заговорил, его голос напоминал щелканье хлыста.
— Синтия, ради Бога!.. Вы хоть понимаете, чего просите?! Вы, возможно, думаете, что я управляю всеми своими действиями. Но я мужчина. И мало что удерживает меня от того, чтобы не швырнуть вас сейчас на постель. Не было мгновения с нашей встречи, когда мне не хотелось бы овладеть вами. Не будьте дурочкой. Не искушайте меня. Во имя Господа.
Он явно пребывал в ярости.
Но эта ярость не была направлена на нее, скорее — на обстоятельства. Это была ярость, порожденная страхом.