Скандинавия глазами разведчика
Шрифт:
— Как? Вы здесь? А почему мы ничего об этом не знаем? — удивляется руководство. — Вы что — приехали в отпуск?
— Какой отпуск! — возмущается бедная женщина. — Я ещё вообще никуда не выезжала!
— Как не выезжала? — возмущается в свою очередь начальник и... прикусывает язык.
Его вдруг осеняет одна мысль, но он боится высказать её даме. В службе ведь давно известно, что оперработник уже давно воссоединился с семьёй. Так кто же обеспечивает ему там тылы, если законная супруга утверждает, что звонит из своей московской квартиры?
Начинается короткое служебное расследование, в ходе которого выясняется, что тылы всё это время обеспечивала любовница оперработника! Он привёз её в ДЗК с паспортом и визой своей жены и успешно проработал около года, собираясь выехать с ней в отпуск.
Встречи руководства с жёнами сотрудников проводятся формально, без создания соответствующих условий для интимного контакта.
И вот, наконец, «отходная»!
Без «отходной», как свадьба без гармошки, не проходят ни одни проводы в заграничную поездку — независимо от того, идёт речь о долгосрочной или краткосрочной командировке. Это — святое, религиозный обряд, заменяющий напутствие священника, освящающего именем Бога воинов перед походом. («Приходные» — по возвращении из оных — устраивались с такой же регулярностью и непреклонностью, как и очередное повышение в звании или должности.)
Нужно заранее определить круг участников и заказать столик в ресторане. Официально начальство такие встречи не одобряет. Оно делает вид, что это — сугубо личная инициатива «именинника», и умело хмурит брови, услышав об очередной инициативе отъ(при)езжающего. Сидения в ресторанах слишком часто заканчивались плачевно для его устроителей — московская милиция, словно нарочно, умудрялась отлавливать не в меру перебравших спиртного чекистов, приводить их в участок и торжественно передавать дежурному КГБ для принятия мер. Естественно, начальство, с чьего молчаливого согласия поддерживалась упомянутая традиция, оставалось в стороне, поскольку-де оно официального разрешения на «пьянку» не давало, и виновными оказывались их подчинённые, так неудачно «обмывшие» присвоение очередного звания или отправку за рубеж. Установилась своеобразная игра, в которой все её участники старательно исполняли свои зафиксированные роли, хотя самой игры вроде бы и не существовало.
Сколько выговоровпо служебной и партийной линии — строгих, с занесением и без — схлопотал оперативный состав в те годы из-за «неправильного употребления алкогольных напитков», несмотря на магическую фразу, в обязательном порядке присутствовавшую в их характеристиках: «К спиртному относится нормально» или «Спиртное употребляет умеренно»! Сколько присвоений званий и повышений в должности было задержано по этой причине! Скольких оперработников переводили в «отстойники» и технические службы! Несть им числа! По количеству ЧП в Службе «пьяным» делам уступали только прегрешения по женской части и высылки из страны из-за козней противника.
Помнится, в соседнем отделе отправляли в ДЗК одного подполковника, которого все звали Пушкиным, потому что имя и отчество у него совпадало с именем и отчеством знаменитого классика русской поэзии. После товарищеского ужина в ресторане на Чистых прудах «народ» вышел на улицу. Подкреплённые армянским коньячком и в меру отягощённые котлетками по-киевски, оперативные желудки по каналам секреции немедленно сообщили в центр управления каждого оперработника приятные эмоции. Когда человеком овладевают приятные эмоции, то он зачастую перестаёт их контролировать. В таком приподнятом настроении участники проводов Пушкина проявили живой и неподдельный интерес к плавающим в прудах лебедям и решили их отловить. Благо пруд оказался неглубоким — всего по колено. Чистые пруды наполнились гоготанием испуганных лебедей и криками гоняющихся за ними солидных, но достаточно возбуждённых взрослых дядек.
Всех взяли и сдали дежурному по Комитету. Милиция с особым удовольствием выполняла свои обязанности по задержанию своих «старших» братьев, нарушающих общественный порядок. Утром Пушкину на работе объявили об отмене его командировки за рубеж, а остальным охотникам на лебедей — о вынесении выговоров.
И вот после сложных и длительных переговоров с администрацией ресторана, в которой у кого-то всегда оказывался знакомый, столик заказан, меню согласовано, круг участников застолья определён, начальство приглашено, способы контроля за «ненадёжными» оговорены, и все небольшими группками, чтобы не возбуждать подозрений, исчезают с работы — «огородами, огородами и к Котовскому!»
Все чинно рассаживаются за сдвинутыми столиками и бросают откровенно плотоядные взгляды на блюда и подносы. Мэтр и официант с выражением беспредельной преданности клиентам стоят навытяжку у входа в зал. Желудочный сок уже «отходит», но нет главного гостя — начальника отдела. Наконец ПэГэ появляется в зале и занимает положенное ему — центральное — место. Он берёт бокал с вином и на эзоповом языке произносит тост:
—Дорогие товарищи! Сегодня наш «спортивный» коллектив провожает за рубеж для участия в «международных соревнованиях» «спортсмена» товарища Григорьева. Это — ответственная миссия, и руководство нашим «спортивным обществом» надеется, что он с честью оправдает наше доверие. Хочется пожелать ему успехов, набрать больше «очков» и по возможности занять «призовое место».
Следующий товарищ подхватывает почин и продолжает не менее витиевато и непонятно:
—Хочется пожелать товарищу Григорьеву дойти до финиша, несмотря на все препоны и трудности!
(Что он несёт? Какой финиш? Посадка в самолёт или возвращение домой? А может быть, досрочный отзыв по «аморальным» соображениям?)
Впрочем, избранной спортивной терминологии придерживаются только первые ораторы, и после двух-трёх рюмок следующие тостующие сбиваются на оперативную, поэтому парторгу и ПэГэ приходится то и дело их поправлять. Но всё проходит гладко, обслуга держится на почтительном расстоянии и делает вид, что происходящее за столом их никоим образом не интересует. А главное — всем удаётся благополучно миновать бдительные посты милиции и добраться домой без приключений. Утром звоню на работу и с облегчением узнаю, что потерь среди участников вчерашнего застолья в «Арагви» нет.
Все довольны, и начальство тоже.
Вот теперь всё. Можно собираться на Белорусский вокзал.
МЕЧТА ИДИОТА СБЫВАЕТСЯ
— Ай эм рашен фром зе совьет делегашен!
Как бы то ни было, а к концу 1969 года я был готов выехать на новое место работы. Для того чтобы ввести в заблуждение ПЭТ [13] , моего будущего противника, руководство сначала отозвало из командировки Гордиевского, выждало, пока в посольство в Копенгагене не заехал «чистый» атташе, которого датчане должны были принять за его замену, и только после этого «на арену выпустили» меня. Была по всем правилам разыграна классическая комбинация, призванная якобы обеспечить безопасность моей работы, а на самом деле предназначенная в основном для соблюдения хорошей мины при плохой игре. Потому что легальный разведчик, если он по-настоящему занимается своим делом, примерно через три месяца после прибытия в резидентуру берётся под подозрение, а ещё через три-четыре месяца местная контрразведка ставит на нём однозначное клеймо шпиона, только не знает, чей он: из ГРУ или КГБ.
13
ПЭТ — контрразведка Дании.
А дальше оперработник становится чрезвычайно уязвимым. Он превращается в объект изощрённой охоты на волка, которого обкладывают в логове, устанавливают режим и выслеживают на маршрутах передвижения (наружное наблюдение, агентура), расставляют красные флажки, ограничивая свободу его маневра (агентура в наиболее вероятных объектах интереса разведчика), оставляют на виду отравленные приманки (подставы), расставляют коварные капканы (женщины и другие виды провокации), создают шумовые эффекты (средства массовой информации) — одним словом, контрразведка любой ценой пытается создать для тебя невыносимые условия, во что бы то ни стало добыть неопровержимые доказательства твоей разведывательной деятельности, взять с поличным на встрече, чтобы дать весомые основания своему МИДу для объявления тебя персоной нон грата, то бишь нежелательным для страны иностранцем.