Скандинавия глазами разведчика
Шрифт:
Мы долго колесили по улочкам городка, пока случайно не наткнулись на полуметровую ординарную гипсовую статуэтку этого мальчика, который, раскинув ручонки, писал маленькой струйкой на землю.
Разочарование было полное, особенно у ГэФэ. Он почему-то ожидал, что датская копия должна по всем параметрам превзойти оригинал, а когда он увидел то, что увидел, то... Одним словом, он молча сел в машину и стал ждать меня. Вместо мощного заключительного аккорда к своим богатым впечатлениям он получил хилую вульгарную струйку «пис».
Тридцать лет спустя после этого путешествия приходит на ум мысль: а не лучше ли было нам сделать крюк в Ютландии и посетить небольшой и сонный городишко под названием Хорсенс? Но нет, ни я, ни Гэ Фэ тогда и представления не имели, какие исторические связи протянулись от этого городка к нам в Россию. А жаль... В Хорсенсе, в самом центре Ютландии, кончили свои дни последние члены брауншвейгского семейства — дети племянницы российской правительницы Анны Леопольдовны и русского генералиссимуса, брауншвейгского принца Антона-Ульриха — принцы Пётр, Алексей и принцессы Екатерина с Елизаветой.
...23 сентября 1780 года из норвежского порта Берген курсом на Ютландию вышел линейный корабль «Марс». «Марсом» командовал 46-летний капитан Кристофер Люткен, отвечавший исключительно за навигационные вопросы. Все другие вопросы на корабле решал находившийся на борту камергер датского королевского двора, бывший генерал-адъютант графа Алексея Орлова при Чесменской битве, любимец петербургского двора, известный там под именем «датского красавца», Николай Теодор Плойарт. Ему была поручена деликатная и наисекретнейшая миссия взять на борт «Марса» в Бергене четырёх «высокопоставленных особ», тайно прибывших из Архангельска на корабле «Полярная звезда», и доставить их в Хорсенс.
Этому событию предшествовала целая череда драматических событий в России: дворцовый переворот в пользу дочери Петра Великого Елизаветы, лишение русского трона царевича Ивана VI (Иоанна Антоновича), арест всего брауншвейгского семейства и длительное заключение в разных тюрьмах, отделение от родителей царственного младенца Иоанна и помещение его в Шлиссельбургскую крепость под другим именем, неудачная попытка поручика Мировича освободить свергнутого царя из тюрьмы и гибель бедного Иоанна от пули стражника, смерть Анны Леопольдовны и принца Антона-Ульриха в Холмогорах, что под Архангельском, длинные переговоры Екатерины II с сестрой принца Антона Юлианой Марией, оставшейся вдовой на датском троне, и, наконец, тайное препровождение четырёх принцев и принцесс из Холмогор в Данию — из одного заключения в другое. Потому что Екатерина II, после долгих размышлений, разрешила наконец отпустить их к своей тётушке в Данию при условии полной анонимности проживания. Хорсенс, насчитывающий тогда около трех тысяч жителей, стал новой — датской — тюрьмой для бедных родственников датской королевы.
Принцессе Екатерине было 39 лет, Елизавете — 37, принцу Петру — 35, а младшему Алексею — 34 года. Из них только Екатерина родилась на свободе в Петербурге, её сестра была рождена в крепости Динамюнде под Ригой, а братья — в Холо-могорах, в которых, не выходя за стены, они прожили с 1744 года. Любознательных читателей, желающих узнать подробности, отсылаю к книге Л. Левина «Российский генералиссимус герцог
Антон Ульрих» и к исследованиям норвежского журналиста-историка Бъёрна Братбака, здесь же хочу только упомянуть, что в Хорсенсе, на улице Сёндергаде, на деньги Екатерины II для «осколков» из брауншвейгского семейства было выстроено нечто вроде двора и тюрьмы одновременно. Ежегодно из Петербурга на счёт одного гамбургского банка на содержание хорсенского «двора», в который входили упомянутый выше Плойарт с супругой, несколько камеристок, выбранных специально королевой Юлианой, и 44 слуги, переводилось 32 тысячи рублей. Так это длилось до 1807 года, пока не умерла последняя из «холомого-рок» — принцесса Екатерина (в 1782 году умерла Елизавета, в 1788-м — принц Алексей, а в 1798-м — принц Пётр).
Королева Юлиана в одном из писем к Екатерине II заверяла: «Я постараюсь озолотить им цепи, насколько это будет возможным». Принцам и принцессам и в Дании так и не удалось осуществить свою давнюю мечту — просто погулять за городом по траве. Датская тётушка им в этом категорически отказала. В том же письме брауншвейгская датчанка сообщает своей цербст-анхальтской «товарке», что племяники, мол, жаловались ей, что «в нынешнем счастливом положении» они менее свободны, чем в Холмогорах. «Вот как сильна привычка на этом свете — сожалеют иной раз даже и о Холмогорах», — сочувственно ответила венценосная немка из Петербурга венценосной немке в Копенгаген.
Нужно ещё добавить, что наследниками всего имущества хорсенского «двора» стали датские короли.
Очень печальная история.
А я до сих пор вижу себя стоящим посреди небольшой, почти игрушечной, пустой площади в плотной провинциальной тишине городка Богенсе. Ни одного движения, ни малейшего звука не зафиксировали мои зрение и слух. Казалось, мы попали не в город, а взяли билет в театр на спектакль, для которого на площади была выстроена декорация из картонных одноэтажных домиков под черепицей. Но спектакль отменили, актёры и зрители, предупреждённые заранее, в театр не явились, и только мы с ГэФэ, русские туристы, не узнали об этом. Вот-вот появятся рабочие сцены и заберут с собой, вместе с волшебными лучами вечернего заката, и «Мальчика Пис», и нас, и эти ненастоящие домики и с придуманным, наверное, Андерсеном городком.
Спустя много лет мы с ГэФэ вспоминали о посещении Богенсе: он — с изрядной долей юмора, а я — с грустью. Мне было жаль, что взятые нами билеты на спектакль пропали и что я так и не увидел сцен из датской провинциальной жизни начала XIX века.
Чего я ожидал там увидеть, я не знаю до сих пор.
Наверное, что-то очень хорошее. А может быть, и не очень — типа приведенной выше хорсенской истории.
ЕЩЁ БЛИЖЕ К ДЕЛУ
Хотел бы похвалить, но чем начать, не знаю.
Нетерпеливый читатель может задаться вопросом: чего это автор то углубляется в мелкие детали, с жаром описывая каких-то статистов на своих оперативных подмостках, каковыми несомненно являются Оскар и Володя-жестянщик, то предаётся меланхолии по поводу какого-то провинциального городишки, то делает экскурс в историю? Где же ночные схватки в подворотнях с соперниками из ЦРУ и СИС? Где, на худой конец, леденящие душу донесения агентов из штаб-квартиры НАТО? Где вообще разведка, шпионаж, погони, слежка, кинжалы, пистолеты и плащи?
Не спеши с выводом, дорогой читатель. Во-первых, вся наша жизнь проходит в окружении статистов. А во-вторых, эти маленькие эпизоды позволяют перейти мне к некоторым философским обобщениям, которые могут пригодиться для любого русского, путешествующего за границей. И в-третьих, вернитесь к предисловию и вспомните, что ничего подобного я вам не обещал.
Именно статист-обыватель в высшей степени является выразителем сущности нации. Общение с людьми чиновными и высокопоставленными не всегда продуктивно с точки зрения познания менталитета и особенностей людей, населяющих страну пребывания, ибо они не всегда могут быть искренними с советским дипломатом и, как правило, заражены либо духом космополитизма, европейского превосходства, либо ещё какими-нибудь предрассудками по отношению к нам, иностранцам, а к русским — в особенности.