Скандинавский детектив. Сборник
Шрифт:
Какой-то треск из микрофона. Магнитофон работал по-прежнему. Ольсон слушал разговор санитара с Форсом, не удивляясь: он уже не раз был свидетелем попыток установить контакт.
Потом последовала пауза. Йохансон вернулся к чтению, покосился на часы и заметил, что скоро два.
— Сегодня ровно пять недель, — совершенно неожиданно заговорил Форс. — Пять недель назад я купил гранату.
— Что ты сказал?
— Ты слышал. Ровно пять недель назад я купил гранату.
В комнате этажом выше агент Ольсон насторожился. «Наконец-то»,— подумал он и покосился на магнитофон. Тот работал, и на катушке оставалось еще много ленты. Меняя ее, он включал дополнительный маленький аппарат.
— Где? — спросил санитар.
— Там, в городе,— неопределенно ответил Форс.
— Ты уже тогда задумал… — санитар замялся, — сделать то, что сделал?
— Мне так кажется.
— Кажется?
Снова пауза. Форс лежал, всматриваясь в потолок огромными синими глазами.
— Можешь дать покурить? — спросил он.
По суровым предписаниям Форсу собственное курево не полагалось и спички, разумеется, тоже. Санитар достал пачку и подал ее Форсу, который приподнялся на локте. Закурив, снова лег и стал пускать дым в потолок.
— Я об этом много думал, — сказал убийца. — Что нужно было сделать.
— Но такими актами насилия ничего ведь не добьешься, — заметил санитар, одновременно задавая себе вопрос, противоречит ли это его собственным революционным идеалам.
— Бросить гранату в посла — это мелочь по сравнению с тем, что творят американцы в Юго-Восточной Азии.
— Может быть. Но я спрашивал, чего ты хотел этим добиться.
Собственно, разговор этот стал просто отголоском дискуссии, которую он вел со своими товарищами. Были среди них и такие, которые отстаивали право на насилие. Сам Йохансон их взглядов не разделял.
Еще пару раз он пытался завязать беседу, но ничего больше от Форса не добился. Рыжебородый обладатель самого известного лица в Швеции лежал молча. Пару раз зевнув, он уснул.
Санитар подошел к кровати, убедился, что узник спит по-настоящему, и вернулся на свое место. Прикинул, не стоит ли позвонить начальству, но пришел к выводу, что это необязательно. В шесть, когда его сменят, успеет доложить обо всем. «Еще четыре часа»,— устало подумал он и вернулся к книге.
Ольсон в своей будке еще немного подождал, потом заключил, что Форс уснул, достал из сумки пачку бутербродов в пластиковой упаковке и светлое пиво. Один бутерброд был с сыром и кусочком зеленой оливки посредине. Под оливкой сыр противно побелел и отсырел. «Дьявол, — выругался Ольсон,— и за такое дерьмо — почти три кроны!» Он с удовольствием подумал, что впереди два свободных дня, и решил утром отъесться в ресторане как следует.
Форс заворочался во сне и тихонько застонал. Йохансон мельком покосился на него. Интересно, что ему снится? А Форс слышал во сне хорошо знакомый голос: «Ты, конечно, попадешься, но обещаю, за это тебе воздастся сторицей. Надейся на меня. Верь мне».— «Да-да», — простонал Форс сквозь сон, и снова воцарилась тишина.
За годы активной политической деятельности Сундлин налетал немало и считал, что нет ничего утомительнее многочасовых перелетов. Особенно удручали ночные полеты, когда в салонах ничего не происходило. Поэтому он испытал немалое облегчение, когда около семи самолет приземлился в Каструпе. Часовое ожидание — и снова в путь до Стокгольма.
Поскольку Сундлин был лицом официальным, его проводили в салон в бельэтаже, над общим транзитным залом. Несколько журналистов не отставали от него, среди них — его неутомимый Лунд, который казался прекрасно отдохнувшим и совершенно трезвым, хотя на самом деле пил всю дорогу. У него был билет в туристский класс, но Сундлин пригласил его в салон первого класса. И Лунд там пробыл до конца полета.
В салоне подали кофе, пиво, бутерброды. Лунд близоруко озирался вокруг.
— А виски нет? — во весь голос выразил он свое удивление.
— Ах да, конечно. — Официант смутился и тут же вернулся с бутылкой «Джонни Уокера».
Лунд выплюнул в корзину жвачку и налил себе приличную порцию. Со стаканом в руке он направился к премьеру, который со своими советниками сидел за низким столиком.
— Вы, конечно, заняты политикой, — заметил он.
Никто не ответил. В глазах Сундлина вспыхнул огонек недовольства, но быстро погас.
— Нет, мы как раз говорили о том, как приятно возвращаться домой.
— Но там приближаются выборы.
— Ничто не возбуждает больше, чем настоящая горячая предвыборная схватка, — заявил Сундлин. — И чем горячее, тем лучше.
— Но я слышал, у вашей партии есть трудности с разогревом?
— Ты так слышал? И из чего же это следует?
— Между партиями практически нет различий.
— Тогда их придется придумать. — Сундлин широко улыбнулся.
Самолет в Стокгольм, как обычно, опаздывал. Молодой директор САС сделал оскорбленную мину, когда Сундлин выговорил ему за опоздание.
— Похоже, придется завести себе самолет. Тогда не надо будет часами ждать каждый рейс САС.
Никто не отозвался, повисла напряженная пауза. Прервал ее премьер:
— Может мне кто-нибудь устроить телефонный разговор?
Вскочило несколько человек сразу.
— А впрочем, нет, — передумал Сундлин. — Хотел позвонить домой, но это лишнее. Скоро я сам там буду.
Только около девяти объявили посадку на Стокгольм. Все засуетились. Сундлин с привычным стоицизмом убедился, что самолет стоит в самом конце линии В, идти пришлось через все поле. Он даже задумался, не воспользоваться ли грузовым электрокаром, но решил, что премьеру это не подобает.
В накопителе перед крытым выходом к самолету сидело и стояло множество народу. Появление шведского премьера вызвало небольшое замешательство. Его поспешно проводили в самолет.
— Из-за этой важной шишки нам тут пришлось торчать лишний час,— донеслось из толпы.
— Почему, черт побери, вы не позволили людям занять места? — возмутился Сундлин.
— Мы полагали, что…
— Я не хочу, чтобы люди подпирали стены, как охотничьи трофеи, только чтобы я мог первый войти в самолет.