Сказ про туристов
Шрифт:
Портреты дятловцев – как портреты времени. Открытые, чистые, светлые лица… Вот сам руководитель – серьезный и основательный Игорь Дятлов, вот остроумный и озорной Рустик Слободин, вот забавный и лопоухий Юра Кривонищенко. А вот и юморист-весельчак, почти француз Коля Тибо-Бриньоль, музыкальная фамилия которого так врезалась мне в память. Красавица Зиночка Колмогорова, единственный возрастной участник похода инструктор турбазы, фронтовик Александр Золотарев, незаметный Юра Дорошенко, непроницаемый Саша Колеватов.
Но больше всех привлекла моё внимание Людочка Дубинина. Чем больше я всматривался в ее фотографии, стараясь представить, какой она была в жизни, тем больше казалась мне похожей на нашу Иринку. Судите сами: у обеих отчество «Александровна», обе были четверокурсницами, обе имели младших братьев, плюс небольшое внешнее сходство, приблизительно одинаковый рост. Но самое главное, обе погибли в походах, успев отметить в жизни только по два круглых юбилея, оказавшихся последними днями рождений. Да, летом того же 1982 года Ирина Мисюрова погибла в горной «двойке» на Кавказе, сорвавшись с ледника – обидная до слез, нелепая жестокая смерть. Правда, произошло это не в нашей команде (я подробно описал эту трагедию в пятой главе своей книги «Встретимся на «Сковородке» (воспоминания о Казанском университете). И в этом состоит главная обескураживающе трагическая параллель судеб обеих ровесниц-туристок.
Но если секрета в причинах гибели Иринки Мисюровой нет, то что прервало жизнь Людочки Дубининой, по всей видимости, так и останется загадкой. Мысли теснятся, шарахаясь от одной версии к другой: техногенной и криминальной, природной и паранормальной. И хотя каждый интересующийся, со временем, начинает тяготеть к «своей», кажущейся наиболее правдоподобной версии, в любом случае, всё это субъективно. Поэтому я не стану высказываться в пользу какого-либо предположения. Что бы мне ни говорили, причины гибели группы Дятлова на сегодняшний день необъяснимы.
Как необъяснимы причины еще одной трагической истории, которая тоже чувствительно прошла через меня спустя четыре года после моего первого похода на Северный Урал.
В 1984 году, в год окончания университета, я, как честный советский человек, получил государственное распределение в Сибирь на НПО «Вектор». Летом того же года, на военных сборах познакомился с Серегой Бурмистровым – выпускником химфака нашего университета, тоже распределившимся туда же. Мы понравились друг другу и договорились поселиться в одной комнате общежития. Он приехал раньше (я все никак не мог расстаться с друзьями, опоздав на полтора месяца – простили) и всё держал для меня в своей комнате койко-место, успев обзавестись кое-каким хозяйством, самым ценным из которого был холодильник. Всего нас, молодых специалистов, поначалу в комнате проживало трое. Я не ошибся в Сереге: внимательный, интересный, дружелюбный, хозяйственный, чистоплотный – с ним было очень комфортно, мало-помалу завязалась хорошая дружба. Но в следующем году я женился, вскоре обзаведясь первенцем – дочкой. Нам дали комнату, а Серега остался на койко-месте, переехав в другую общагу. Встречались, хоть и тепло, но редко, сами понимаете: разный семейный статус, маленький ребенок и всё такое.
В начале апреля 1986 года четверо друзей (Серега, Андрей Шестаков (имя изменено), Миша Горбатенко и Саша Кривопалов) решили съездить отдохнуть и полазить по скалам Зубьев, недалеко от нас, в Горной Шории (Кузнецкий Алатау). Бурмистров, вообще-то, ни туризмом, ни скалолазанием никогда не занимался и поехал просто так, за компанию. Остановились они в маленьком таежном зимовье. Увлекавшийся туризмом Горбатенко, выпускник Томского мединститута, тоже был молодым специалистом нашего года распределения. Кривопалов занимался альпинизмом – суровый с виду, немногословный, он с семьей жил в общаге на нашем этаже.
Проведя на природе несколько дней и налазившись всласть, друзья стали планировать возвращение домой, нужно лишь было сходить к скалам, снять страховочные веревки. За ними, где-то в районе обеда, отправились Кривопалов и Горбатенко. До скал было недалеко, к ним вела набитая лыжня. Но ушедшие всё не возвращались. Начало смеркаться, Серега и Андрей стали беспокоиться, однако им и в голову не приходило, что опытный турист Горбатенко и альпинист-разрядник Кривопалов способны заблудиться (он вообще постоянно ездил сюда отдыхать, тренироваться и прекрасно знал местность).
Навалилась темень. Оставшиеся поняли: что-то случилось, так долго ходить просто невозможно. Но с неба посыпались обильные снежные хлопья, идти в ночь было небезопасно, и они остались. Снег валил всю ночь. Когда на следующее утро рассвело, Сергей с Андреем, наспех перекусив, встали на лыжи. Добравшись до скал, они увидели, что веревки сняты, следов вокруг нет. Покрутились в округе – всё безрезультатно, а снегопад всё не прекращался. Сомнений не оставалось: произошло что-то непредвиденное, нужно срочно двигать в Междуреченск, обращаться к спасателям, и чем быстрее, тем лучше.
Спасотряд обнаружил Кривопалова и Горбатенко на второй день после начала поисков, в двух шагах от тропы, километрах в двух от избушки – вытаяла рука одного из несчастных. Миша лежал на наломанном и наспех кинутом на снег еловом лапнике, прикрыв локтем глаза, а Кривопалов полусидел-полулежал рядом с ним прямо на снегу. Рядом валялся его рюкзак с веревками. Создалось впечатление, что он сорвал их в крайней спешке и тромбовал в рюкзаке вперемежку со снегом чуть ли не ногой. Хотя друзья-альпинисты вспоминали его большим аккуратистом: для него грамотно сбухтить и бережно уложить веревки всегда было делом принципа, частью альпинистской этики. Присутствия следов посторонних людей или диких животных обнаружено не было. Как и следов насильственной смерти на телах: вскрытие констатировало классическую смерть от переохлаждения, хотя в ту злосчастную ночь температура опускалась всего-то до минус шести – апрель-месяц. Поэтому и «дело» заводить не стали.
Все мы терялись в догадках: что же произошло? Бурмистров с Шестаковым тоже ничего не могли объяснить: накануне, дескать, все было в полном порядке, ничего и близко не предвещало трагедии. Некоторую ясность внес друг Горбатенко Леша Бирюков. Он рассказал историю, которая случилась с Мишей еще в студенчестве. Горбатенко был родом из таежного городка Боготола, что в Красноярском крае, и обожал ходить в одиночку в тайгу. И вдруг однажды у него посреди тайги неожиданно отказали ноги – пришлось три дня поддерживать костер, благо под рукой были кое-какие продукты, котелок с водой. Ноги «включились» также внезапно, как и «выключились». Горбатенко обследовался и, будучи студентом-медиком, пытался получить грамотные консультации, однако ничего не выявилось, врачи только разводили руками: «вроде всё в норме, молодой человек». Миша запомнился мне длинным нескладным парнем. Я не сомневался, что тот случай с ногами был свидетельством какого-то скрытого серьезного системного сбоя организма.
Поэтому мы предположили следующий ход событий. Ребята прошли пару километров, Горбатенко занедужилось. Прихватило так же внезапно, как тогда в тайге. «Ну, что, может быть, обратно вернемся? Ты как?» – «Терпимо. Да чего возвращаться-то, время терять? Ты сходи, я тут подожду» – «Ну, ладно, давай, я тебе лапничка подстелю, чтоб удобней было, я быстро…». Напомню, стоял погожий апрельский денек – солнышко, капель, устойчивый плюс. И Миша остался.
А Кривопалов спешил. Он так торопился, срывая и сматывая веревки, нервно впихивая их в рюкзак, что в нем оказалось полно снега. И скорее, скорее к Мишке. Вернулся, а он спит. Просто спит, развалившись на лапнике и заслонившись от света рукой. «Вот и я! Пошли! Ты что, уснул? Миш! Э, слышишь?! Миша-а-а!..»