Сказание о флотоводце
Шрифт:
Голые степные берега развертывались в сизом тумане под горой, и унтер не знал, был ли этот туман от пороха и гари сражения или осень посылает в эту пору с моря сырую закатную мглу. Глаз его ловил вдали белые очертания паруса, но только облака, перерезанные багровым пламенем заката, спускались к морю, скрываясь за горизонтом, и унтера охватывало ощущение какой-то странной, почти неправдоподобной отрешенности от мира, от всего, что принес с собой этот уходящий вместе с облаками день.
Болгарин привел парламентера к дому Гаджи-Эффенди, в прошлом командира плененного у русских двухдеечного "Ягуара". Старик недвижимо сидел в кресле на крыше своего дома, в полосатых шароварах и высокой феске, все время, пока шел бой, следил в медную подзорную трубу за тем, как летят над берегом русские ядра. Он был разбит параличом, и от него не отходила рабыня, прижившаяся к капитанскому дому немолодая гречанка, статная, с молитвенно-тихим взглядом опухших усталых глаз.
Болгарин влез на крышу и, поклонившись, сказал ему о русском моряке, ожидающем внизу. Турок приподнялся и крикнул парламентеру по-русски, стараясь придать зычному своему голосу оттенок вежливости и доброты:
– Ступай, пожалуйста, сюда.
Унтер послушался. Обрадовавшись концу своих странствований, он тут же передал старику, что поручил Нахимов сказать жителям города.
Турок кивал головой, ястребиным немеркнущим оком зорко следя за моряком, как бы проверяя, не присочинит ли тот что-нибудь от себя, и обещал сейчас же ехать к судье и казначею города.
– Я знаю, где они, - прибавил он.
– Я все знаю, не беспокойся.
Парламентер отходил со своим спутником от дома Гаджи-Эффенди, когда из его двора стремительно выехала коляска, обитая снаружи красным бархатом, с нелепым изображением якорей на дверцах.
Болгарин сказал, усмехнувшись:
– Капитан найдет кого надо... Я знал, к кому тебя привести.
С берега уже не доносились залпы. Где-то горели дома, и дым заволакивал небо, но купец по-прежнему сидел с кораном в руках, женщины все так же шептались у колодцев, и никто не бежал спасать город.
Вечерело, и унтер спешил к берегу. Он шел теперь облегченно и радостно, еще не зная, как доберется до своих, но преисполненный насмешливой уверенности в том, что ничто не помешает ему покинуть этот старинный, сейчас запуганный город. Но болгарин не уходил и вел его к замку Митридата, улыбаясь и ничего не объясняя. И вот на склоне горы их окружили шумной ватагой крестьяне, одетые так же, как стрик-болгарин, только в руках у них, кроме длинных кнутов, были длинные кремневые ружья и турецкие сабли, а за плечами в складках башлыков торчали бусоль в тряпице, трут и лепешки.
– Куда ты ведешь его, Петро?
– кричали они, изумленно разглядывая моряка.
– Где русские?
– Один он! Видите - один, - ревниво отвечал болгарин с таким видом, словно боялся, как бы не оттащили от него моряка, ставшего теперь не то его гостем, не то пленником.
– Один!
– повторили в толпе огорченно и, заметив белый флажок, свернутый в руке унтера, зашумели:
– Ты, Петро, не шути. То ж он из квартирмейстеров, вперед послан, а может - с вестями...
– С вестями!
– подтвердил унтер, и как бывало на корабле, когда досаждали ему новички с вопросами, выпрямился вдруг и скомандовал: - А ну слушайте же!..
И тут же подумал, что стоя говорить неудобно, и предложил:
– Может, присядем на травке-то.
Он первый опустился на землю, и за ним в тесный круг расположились, позвякивая оружием, остальные. Старик болгарин, приведший моряка, хранил молчание; он подложил под себя камень и теперь возвышался над всеми, явно желая, чтобы все помнили о нем, приведшем сюда моряка.
– Адмирал наш Нахимов воюет на море, - начал унтер, - и шлет свой поклон всем, кто на турецкой земле чтит нашу веру и любит наше отечество, но велел передать, что города не тронет и никому ущерба не причинит. И городу Синопу как был он турецким, так и оставаться...
– Вот горе-то наше! И адмирал не за нас!
– неожиданно услышал унтер горестное восклицание и поймал обращенный к нему блуждающий взгляд старика болгарина.
– Турок бьет, а нас не жалеет!
– протянул кто-то в обиде.
– Братья, - понял невольную свою ошибку унтер, - не с того я говорить начал. Адмирал наш, Павел Степанович, любит вас и жалеет, но город объявить русским не властен. С турками он дерется на море, а вот подождите - очнется султан от синяков, которые Нахимов ему наставил, пойдет на нас с суши, а тут мы еще раз побьем его и вынудим: отпусти, скажем, болгар и сербов... А будет нужно - отдай нам город Синоп.
– Сколько ждать, служивый?
– почтительно произнес бородатый старик в темной сербской шинели, перехваченной узким ремешком с латунной застежкой, - в одежде, которую носили еще при царе Милоше.
– Сколько - не знаю, но только Россия Сербию и Болгарию султану не отдаст!
– убежденно сказал унтер.
Крестьяне молчали, собираясь с мыслями, понуро и вместе с тем утешительно.
– Что же, братья, спасибо и на том,- сказал старик болгарин, считавший, что унтер находится под его покровительством, и теперь гордившийся этим, - адмиралу низкий поклон шлем и просим передать: ждем не дождемся русских, а пойдут англичане на них войной - пусть за нами корабль шлет, пойдем и мы за русскую землю воевать!
– Того не будет, Петро!
– оборвали старика.
– Далеко до нас англичанину.
– Далеко или близко, а англичанин везде... В вилайете у нас советником - человек от английского консула, а, слыхать, на "Таифе" командиром англичанин служит. Передай адмиралу также, что, если грянет война, пришлет Сербия свой военный корабль Севастополю в помощь. Один я об этом корабле знаю...
– Уже готов этот корабль. В бухте Которской он, слыхал я!- тихо и уверенно, как о чем-то давно известном, но подлежащем тайне сказал старик серб.
– Неужели верно?
– простодушно удивился унтер.
– Как же пройдет сюда, на Черное море? Или ночами? И есть разве у сербов военные корабли? Неужели турки не отнимут?
– Купецкий корабль!
– пояснил Петро.
– Понимать надо. А только снаряжен для боя. Что же до турок, не знаешь ты, служивый, что на Балканах творится. Думаешь., взяли турки власть, так и деться некуда?.. А Зету1 никто еще не полонил, не было такого и истории.
– Ты что делаешь сам-то?
– спросил унтер, пристально и как-то по-новому присматриваясь к старику, словно только сейчас заметив всю необычность его поведения: ни пастух, ни воин, не понять - кто, и откуда столько знает?