Сказание о Громушкиных
Шрифт:
Витек расставил и разложил иконы. Смотрели, обращая внимание даже на обратную сторону. Что-то между собой бормотали – "доски", "рублевская школа", качали головами. А искусствовед, когда дошло до той иконы, что лежала посреди церкви на тряпке и которую Витек назвал для себя Мадонной, аж позеленел:
– Господи… Да это ж…
И быстро-быстро заговорил о какой необыкновенно ценной Богоматери чудотворной, которую ищут уже больше века, – не то уничтожили большевики, когда жгли храмы, не то похищена грабителями, одним словом, этой иконе цены нет, ее бы в музей, там – с руками… И запнулся. Помолчал. Потом сказал, что у музеев сейчас и денег таких не найдется. А жалко –
После "конференции" дернули портвейна – первый тост у них был Витьку не совсем понятный: "за успех нашего безнадежного дела". Свои дела он безнадежными вовсе не считал. Тут один художник, длинный и тоже лохматый, не хуже Лехи, сказал, что лично ему ничуть не жалко, что икона не достанется государству. Мало они церквей поразграбили да порушили? А скольких священников расстреляли? Пусть лучше простой человек (это Виктор) поимеет выгоду, чем для них стараться. Искусствовед заспорил было, что в музее икону увидят миллионы простых людей. А не начальники, им на иконы плевать. Но его живо вырубили, сказав, что начальству искусство нужно не затем, чтобы им наслаждаться, а для его, начальства, престижа. Марина тоже была за то, чтобы продать в частные руки.
Когда все разошлись, получив обещание, что после сделки Витек им поставит ящик коньяку, и они с Мариной шли вдвоем по улице, Витя спросил осторожно:
– А они… твои… Не заложат?
– Ты что!? – так и взвилась Маринка. – У нас доносчиков нет. Ребята проверенные, иначе и я бы давно сидела. За книжки.
Витек не очень поверил – среди такой оравы один стукач да найдется, и на Маринкином месте он не был бы так уверен в собственной безопасности. Но промолчал – чего ее пугать да обижать. Она за своих дружбанов глотку готова порвать, хоть вообще-то спокойная.
И права оказалась Марина – обошлось. Иконы по одной-две отнес Витек знакомым перекупщикам, а ту, главную, – тому, кого искусствовед посоветовал. Тот на других не похож – культурный такой старичок, с профессорской бородкой. Товар обглядел, только что на язык не попробовал. Попросил оставить на два дня – он еще кое с кем посоветуется. Ценность, конечно, огромная, но… Средства изыщем. Уходя, Витек хотел было попросить у старичка расписку на товар, но не успел и рта раскрыть, как тот сам сообразил и сказал, что он бы с удовольствием, да не стоит оставлять никаких документов. "У нас все – на доверии". И недоверчивый вообще-то Витя ему поверил.
Деньги за всю партию Витек получил большие и положил на несколько сберкнижек. Старичок заплатил долларами. И сказал, что это, конечно, очень опасно – за хранение валюты сроки дают. Зато надежнее. С рублем что угодно может случиться, а доллар – он и в Африке доллар. Хранить валюту лучше не дома, так что, дескать, подумайте.
Половину зеленых Витя спрятал все-таки дома, среди книг по товароведению, а вторую часть отвез на дачу, слетал в прошлый век, к молодой елочке, и добавил свое богатство в Маринкин тайник. Выходя из гаража, опять с удовольствием посмотрел на старуху ель, уж ее-то столетние корни не сдадут, никаким гебистам не добраться!
Витек стал теперь богатым человеком. Ящик коньяку художникам он, конечно, проставил, но на это ушли – смешно подумать! – гроши по сравнению с тем, чем он теперь
Слышал Витек от своих приятелей-коммерсантов, что сейчас в большом ходу старинные книги, коллекционеры-библиофилы удавиться готовы за них. А где берут? Да у всяких выживших из ума, к тому же ставших, выйдя не пенсию, нищими, профессоров, вроде соседа, с чьим сыном дружит сестра. Те, оказавшись на мели, продают старые книжки недорого. А можно, если старик одинокий или, еще лучше, его вдова, которой книги эти нужны, как зонтик рыбке, подольститься, войти в доверие, помочь, если надо, – подкинуть, там, продуктов, лекарство достать дефицитное, да мало ли что. Так вот, в этом случае можно добиться, что тебе отпишут все имущество – и книги, и мебель антикварную, и посуду. А это все идет за хорошие денежки, Гурвич как раз недавно говорил, что в своем магазине продает, в основном, антиквариат. И очень, очень неплохо идет.
Таскаться по старым пням и лизать им задницы – такое Витьку было не по нраву. Но приходилось, куда денешься? А пока у него зрела другая идея. Правда, ее воплощение требовало большой предварительной работы – ничего, зато потом все пойдет, как по маслу.
И Витя взялся за подготовку. Однако отняла она у него не год и не два, многое надо было узнать, усыпить бдительность папаши, дождавшись, когда он привыкнет к Машине и охладеет, разобраться как следует в ее устройстве, да и своих дел тут хватало. Короче, Витек не торопился.
Стояла зима восемьдесят четвертого. Морозы. Родители на дачу не ездили. А Витек использовал любой свободный момент, чтобы отправиться туда, забраться в Машину и изучать ее во всех подробностях. "Не может быть, полагал он, чтобы изобретатель, создавший такую замечательную вещь, предусмотрел всего одну ее способность – переноситься во времени только на сто лет назад и возвращаться обратно. Или, что использовал, кажется, папаня, топтаться в нашем времени, двигаясь на год или пять взад-вперед. Вон сколько еще разных кнопок. И рубильник зачем-то…
Ну, рубильник трогать Витя пока не стал – не дай Бог, вырубит Машину вообще, черт его знает, для чего он. А вот кнопочки исследовать стоит. Осторожно, не давить на каждую, точно звонишь в квартиру, там полно гостей, а тебе не открывают, глухни! Трогать потихонечку, отмечать, что получится. И записывать в блокнот. А как же! Научный должен быть подход, не жучки насрали.
На изучение способностей агрегата и ушла вся зима. Ездить на дачу каждый день Витя не мог, работал. От папаши уволился, но без официальной работы с записью в трудовой книжке не проживешь, посадят за тунеядство. Вот и напросился продавцом к Гурвичу в его комиссионный. Тот взял будущего (как он надеялся) зятя и сына друзей без разговоров. Витя работал честно – не своих же обманывать! К тому же учился. И в антиквариате теперь сек – будь здоров. Гурвич даже перевел его вскоре в оценщики, повысил.