Сказание о Громушкиных
Шрифт:
Сам этот художник и без власти, правда, не бедствует, картины его за границей покупают, это, Витек понимает, – труд и талант. Марина всегда его хвалила. Он и во власть сходить успел, в самой первой Думе побывал. А после второго раза и баллотироваться отказался: "Не хочу руки пачкать".
Патлатый Леха не приехал, прислал телеграмму – не вырваться, прилечу к вам в Израиль. Живет в Штатах, печатается, переводят его на разные языки. Да еще к тому же выпускает сборники современной русской поэзии. И спонсоры нашлись, короче, в порядке мужик. Женился, говорили, на американке, купили под Вашингтоном шикарный дом. Ну… а у кого новая жизнь не заладилась, так и маются по своим котельным. Те на свадьбу и не пришли, и Марина очень расстроилась: "Стесняются, дураки, что фраков не нажили. Я для них специальную вечеринку устрою. Согласен, Витя?"
А Витя со всем согласен, что молодая жена ни предложи. Смотрит влюбленными глазами. Первая брачная ночь у них уже две недели назад была, и он сто раз сказал себе, что повезло ему, дураку, не женился на молоденькой, которая или уж блядь блядью, или в постели ничего не умеет. А Маринка… Да что говорить!
Вечеринку для ребят, кто при новых порядках в люди не вышел, устроили в квартире Виктора. Выпили, повспоминали. Попели под гитару Окуджаву, Галича, Высоцкого. Поругали, как в старые времена, власть. Витек слегка заскучал, подавил зевок. Хотелось поскорей остаться вдвоем с Мариной. А та – как рыба в воде, везде своя… И Витек опять подумал, до чего ж ему повезло с женой.
VII
Улетели старшие Гурвичи, обещали к приезду молодых снять для них квартиру, все подготовить, разведать, где лучше зятю букинистический магазин открыть. Барахла особого с собой не тащили – деньги есть, а как перевести их в Израиль – это уж старый Гурвич знает и умеет. Вот и книжек Витиных вывезли много, чтобы молодым потом легче было. Хотя и у отца-Громушкина на таможне тоже связи, но Гурвич в этом отношении – ас.
Молодые не спеша собирались. Витек поменял паспорт, стал Виктором Тимофеевичем Гурвичем… Юлька говорит – смешно, да кто там на Западе смотрит на отчество?
У Витька с женой состоялся серьезный разговор – он открыл ей свой секрет про Машину, что стоит в гараже. Мать посоветовала: от жены тайн быть не должно, а то как уедешь сюда этими своими делами заниматься, мало ли – задержался, а она подумает – девку завел. И вообще, жене врать не положено. Мы с отцом – никогда…
Марина слушала, не шелохнувшись, как завороженная.
– Ну, – говорит, – обалдеть! Прямо научная фантастика, братья Стругацкие! Даже не верится… Только я давно чувствовала, есть у тебя какая-то тайна. Необыкновенная. Не спрашивала, считала: сочтешь нужным, сам скажешь. Ты же в мои дела не лез, вот и я… Только, если теперь ты отправишься… туда, в глубину веков, буду волноваться – а вдруг что не сработает и застрянешь где-нибудь среди дикарей. Вот как, например, ты можешь быть уверен, что пока отлучаешься по своим делам, а Машину оставляешь в лесу, ее не утащат местные. Или сломают. Что тогда?
Об этом Витек и сам не раз думал. Сперва все семейство считало, что поляна, куда их приносит Машина, – уж в такой глуши, что там, как говорят, не ступала нога человека. Но потом старший Громушкин столкнулся с мужиком, которому потребовалась "чугунка", потом Витек обнаружил деревню с церковью, которую посетил. А еще – село, куда ходили на базар Валентина Павловна с дочкой. Старший Громушкин тогда и врезал в дверь такой замок, который и сегодняшним-то ворам не открыть, а что взять с диких крестьян? И все же… Стали, уходя, маскировать Машину, забрасывать ветками, еловыми лапами. А еще позже Витек однажды захватил с собой лопату и обкопал Машину по периметру, отчего она слегка осела, стала казаться ниже. Очень-то зарывать нельзя – дверь не откроешь. Казалось бы, что могли, сделали. А все же, отправляясь надолго в Петербург за книгами, Виктор на обратном пути всегда волновался, выходя на свою поляну. А вдруг да нет Машины? Что тогда?
Бог уберег. Обходилось.
Все это он изложил жене, смягчив краски – мол, никому не под силу утащить такую штуку, тут подъемный кран нужен… ну и так далее. Марина покачала головой, но ничего больше не сказала.
А Витек смеется:
– До сих пор судьба берегла, будем надеяться, и дальше повезет. Кто не рискует, тот не пьет шампанского.
Он чуть не каждый день катался теперь на дачу, а оттуда – куда заранее наметит. Как-то вдруг сестра пристала прямо с ножом к горлу:
– Вить, а Вить! Как бы так сделать, чтобы попасть в тридцать третий год?
– В 1933-й? Зачем тебе?
– Да не понимаешь ты! Не в тысяча девятьсот, а в тридцать третий. От Рождества Христова.
– Зачем?! Чего я там забыл?
– Ты – ничего. А мне надо. Хочу посмотреть, как все там было. Вот родители в Бога не верят и нас так воспитали. Мама, правда, последнее время стала в церковь ходить… Но ведь, если мы там окажемся, мы же все увидим – и Христа, если он был, и Иуду, и Понтия Пилата… Узнаем, как все – на самом деле! На Голгофу взойдем…
– Очнись, Громушкина, то бишь Воскресенская! Охренела? С брюхом ей – на Голгофу! А главное, как же это мы попадем с нашей дачи в Иерусалим? Забыла, что Машина в пространстве не перемещается, только во времени. И возвращается туда, откуда отправилась…
– Нет, ты погоди! – сестра не отстает. – Это важнейшее дело! Поедете в Израиль, возьмите ее с собой, и уж там…
– Где твоя крыша? Совсем уехала? – Как это мы такую бандуру через границу попрем? Кто ее пропустит? И вообще, причем здесь ты? Ей рожать через две недели, а она – Христос.
Еле отбился, пристала хуже банного листа. Открытие ей, видишь ли, сделать надо. Даже разревелась:
– Пусть туда нельзя, в Иерусалим! А здесь сколько всего можно узнать с такой Машиной! Если на то пошло, ты вообще преступление совершаешь, что держишь ее у себя, используешь только ради наживы. Ты обязан отдать ее ученым, это такой переворот в науке! А тебе – Нобелевку.
– Да сдалась мне твоя Нобелевка! Мне бабло нужно, ясно тебе?.. А отец? Да он и слушать не станет. Много у него осталось радостей в его-то возрасте, а ты – отобрать? И чего на тебя нашло? Раньше такого не говорила, одурела, небось, от беременности, башню, видать, снесло…
– Раньше дурой была. И тебя боялась. Отца – тоже… – рыдала Юлька.
Марина, молча слушавшая эту перепалку, вдруг сказала:
– Как говорится, по большому счету, ты, Юля, права. Но ведь каждый по своему счету живет, у каждого свои ценности. Так что пусть уж Витя использует Машину, как ему лучше. И для Тимофея Алексеевича это – любимая игрушка. Придет лето, что он будет делать? Витя дело говорит: у отца теперь одна радость – рыбалка в чистом озере, грибы да природа. А дальше… там видно будет.