Сказание о Маман-бие
Шрифт:
— Ну ты, пыль из воды в глаза пускающий! Ты, что ли, привел вот тех молодцов, баб и детишек не боящихся, шум и гвалт поднимающих, «каменными копытами» все окрест истоптавших?! Только вам, злодеям, и осталось леса и озера наши поджечь, последний приют несчастного народа нашего, — с горечью молвил Маман-бий.
— А у тебя душа твоя завидущая уже горит из-за того, что нет у тебя такой опоры, как эти мои нукеры. Пускай горит, пускай! — злорадно крикнул Есенгельды.
Моя-то душа — ладно, ты душу народа в огонь не кидай!
— Ну, конец пустословию! Эй, старейшины, помогите-ка нукерам спешиться! — приказал Есенгельды, и старые люди, тряся седыми бородами, кинулись хватать под уздцы хивинских коней.
Длинный, как кишка, есаул-баши, тот самый, кто возглавлял сбор нукеров, лихо щелкая саблей по блестящим голенищам своих сапог, вплотную придвинулся к мехрему.
— Этот старый бугай все еще бродит, злыми своими глазами косится, — сказал он, небрежно ткнув саблей в сторону Мамана. — Хотите, я его так обуздаю, что в арбу будете его запрягать? Прежде надо наголо выбрить вон тот поганый бурьян вокруг озера. Озеру нужен простор, а вам, мехрем, — свобода действий!
Хотя у Мамана горела душа, но он терпеливо ожидал, как поведет себя Есенгельды.
Маман, вы ведь у нас мастер речи произносить, — сказал Есенгельды, призадумавшись. — Помогите нам уговорить друга нашего есаул-баши вложить саблю в ножны.
Хмурый Маман-бий молчал.
— Видно, ты, урус, не понял, в чем смысл наших слов? — Есенгельды снова напыжился, он издевался. — Вызвал я тебя с тем, чтобы не было раздоров в народе. Ты любишь короткие речи. Так вот я тебе коротко все объясню: Мухаммед Амин-инах потерпел на войне большой убыток. Мы обязаны помочь ему убыток тот возместить. Две тысячи золотых с нас причитается. Надо правду сказать, золота у нас нет. Потому я дал слово внести в ханскую казну иную дань стоимостью в две тысячи золотых.
Тем временем за спиной мехрема, ощетинившись пиками, выстроились пешие нукеры во главе с есаул-баши.
— Ну, а если не взыщешь дань в две тысячи золотых, что будешь делать? — спросил Маман-бий спокойно.
— Пусть невозможно, — все равно взыщем.
— Чего у народа нет, того и ты не сможешь взыскать! — сказал Маман, туго натягивая повод коня.
Мехрем локтем подтолкнул есаул-баши. Тот выхватил саблю: берите его! Как собаки на волка, ринулись нукеры на Мамана. Испуганный конь, всхрапнув, вскинулся на дыбы. Нукер, бежавший впереди, рухнул под его копытами, второму Маман рассек лоб плетью, третий подвернулся под сабельный удар, и голова его покатилась в пыли. Но нукеры, шумя, как осиный рой, наседали. Завертелась кровавая метель.
Силы были не равны, но могучий белый конь, прорвавшись сквозь толпу нукеров, вынес Маман-бия из схватки невредимым. Измученный конь из последних сил уходил к югу. Есаул-баши тщетно палил ему вслед, Маман-бий нырнул в гущу камышей и исчез.
Раъяренный есаул-баши плетью сгонял в кучу своих нукеров:
— Несите огонь, палите камыши вокруг этой поганой лужи! Дымом выкуривайте бия-уруса!
Путаясь в полах парчового халата, упал в ноги есаул-баши обезумевший от страха мехрем. Все, чего достиг, все, к чему столько лет стремился, — слава, почет, власть, — все рушилось в миг единый.
Милый мой, милостивый, почтенный, прости! — стонал он, целуя землю, обнимая сапоги есаула. — Прости, гость мой уважаемый, драгоценный! Посланец священной Хивы, не губи! — бормотал он, захлебываясь слезами.
— Встань, двуличный мехрем! — заорал есаул. — Натравил на нас бешеного своего волка, а теперь слюни распускаешь!
— Правильно сказали, господин мой! Бешеный волк он, с юности душу мою грызущий! Клянусь вам от великого всего кунграда, священным прахом родоначальника нашего хайылганаата клянусь: волка того со всеми его волчатами прикончу… Только не окутайте землю мою в огонь и дым. Весь род кунградский на ноги поставлю. За пролитую кровь священного нукера хивинского сторицею отплачу…
Так не ной, поднимай свое племя, посмотрим!
— Подниму, высокородный есаул-баши! Дайте срок, подниму! — Есенгельды встал на карачки, потом выпрямился, — опасность, казалось ему, миновала, и он из твари дрожащей снова превращался в мехрема. — До пятницы дайте нам срок, — уже деловито договаривался он, начальственно посматривая на своих преданных прихлебателей. — Видели, люди, что наделал этот бешеный волк? На беду всего нашего народа пролил священную кровь хивинскую на грязную нашу землю, а сам сбежал. Терпению нашему пришел ныне конец! Пока урусу этому нечестивому язык не отрежу, пока в землю его не вобью, не будет вам всем покоя, так и знайте! Коли не хотите, чтобы несчастный народ наш в дыму задохнулся, чтобы дети наши слезами горючими захлебнулись, сами уруса этого ловите и всех людей своих шэ грязному следу его пустите! Поймите, за невинную кровь нукеров священной Хивы проклятье на наши головы и грех великий!
— Головы положим за вас, мехрем!
Голоса приближенных пролили бальзам на потрясенную душу прослезившегося мехрема. Есаул-ба-ши, прошедшего через многие войны, смерть одного нукера волновала не больше, чем смерть приблудной собаки, но он не мог упустить случая покуражиться над столь любезным хану выскочкой мехремом. Теперь, заставив вельможу поваляться у себя в ногах, есаул нашел возможным смягчиться.
— Уж так и быть, мехрем, до пятницы потерпим, но помните: даже землю должны вы выскоблить и выжечь, на которую копыто коня крикливого этого уруса ступало!
— Слушаюсь и повинуюсь, почтенный есаул-баши! Сородичи мои, слышали? Пусть каждый, кто живет и дышит, выходит на битву с проклятым урус-бием!
Прорвав кольцо напиравших на него нукеров, Маман отнюдь не намеревался просто спастись. Уверенный, что они ринутся в погоню и неизбежно заплутаются в незнакомой им непроходимой чащобе, бий надеялся подстеречь их и перебить поодиночке. Но те обманули его ожидания, как собаки, упустившие волка, сгрудились они вокруг своего начальника и стали оправдываться да совещаться.
Бий понял, что обстоятельства принимают дурной оборот. Нещадно хлеща плетью белого своего скакуна, он примчался в аул Бегдуллы Чернобородого, нашел ему с Нурабуллой по коню и спешно отправил за помощью к Убайдулле и Мырзабеку биям:
— Скажите, что пришел день, когда от огня, у которого мы согреться мнили, пожар загорелся. Скажите: пришли из Хивы конные воины камыши наши, многострадальный народ приютившие, огнем палить. Скажите, из-под копыт коней их смертоносные искры летят. Скажите, сердце Маман-бия беду почуяло, кровью плачет, со склоненной головой просит у вас бий помощи и совета.