Сказание о Старом Урале
Шрифт:
Прежде чем отправиться на площадь, он самолично выпустил напоказ из псарни в парк свору борзых – есть чем похвастать! – отпер ворота парка и приставил к ним двух сторожей с наказом распахнуть чугунные створы, если тройка командира свернет на дорогу к хозяйскому дворцу.
Отдавая приказания, Шанежка то и дело подкреплял их зуботычинами.
Командир горного Урала выехал из крепости в четвертом часу утра, на тройке вороных. В экипаже сидел один, обложенный подушками, и скоро задремал.
Начальник драгунского
Пробудившись, Татищев разглядел уже невдалеке, на фоне туч, демидовскую «падающую» башню. Потом дорога пошла душистым сосновым бором, а за ним полями и лугом. Воздух сразу наполнился запахом полыни и мяты, и наконец тройка вынесла экипаж на околицу слободки, где жили демидовские углежоги. Ребятишки дружно отворили ворота в прясле рубленой крепостной стены – Татищев очутился в демидовской цитадели.
Миновав слободку, Татищев опять стал думать о кушвинской горе, но не забывал присматриваться и к демидовским владениям.
Избы в слободках ему нравились: чувствовались хозяйственные руки. Понравилась и дорога, гладкая, усыпанная шлаком, чтобы не пылила. Возле изб сады. Удивляла, однако, пустынность слободок: на улицах почти не было жителей. Даже слободские псы не гнались за экипажем: запертые во дворах, они подавали голоса из подворотен.
На радость Шанежки поезд командира проехал околицу Невьянска без четверти десять. Впереди скакали драгуны. За ними катили коляски с горным начальством, а в арьергарде рысью шла татищевская тройка вороных; ее пристяжные, картинно склонив головы на двойных мундштуках, мели дорогу длинными гривами.
Когда экипажи приблизились к соборной площади, колокол прогудел десять раз. Тройка уже неслась по площади.
Татищев как на ладони увидел отсюда плотину пруда, башню, домны, заводские корпуса, собор и фасад дворца среди тенистого парка. На площади у собора чернела огромная толпа.
Куранты башни играли бравурный марш. Генерал узнал любимый мотив, звучавший когда-то в дни Полтавы. Под звуки этого марша петровских времен генерал поравнялся с первыми шеренгами людей на площади. Татищев встал, держась за кушак кучера. Тот слегка придержал бег коней. Татищев снял шляпу, перекрестился и отдал честь собравшимся. Тут же полетели в экипаж цветы. Генерал кланялся, улыбался и помахивал рукой.
Горячая тройка, напуганная криками и песней, пошла вскачь. Кучер покрикивал: «Позволь! Позволь!» – но никак не мог перевести коней снова на рысь. Татищеву пришлось сесть; он так и не заметил приказчика Шанежку, согнувшегося в низком поклоне.
За площадью тройка снова полетела вдоль пустынной улицы, мимо лавок и лабазов, и уже через полчаса была далеко от Невьянска. Народ в недоумении расходился с соборной площади. Жизнь завода возвращалась в обычную колею.
Вечером в тот же день Самойлыч доложил Прокопию, что Настенька потерялась. Маремьяна подумала, что и она ушла на площадь встречать генерала, но день прошел, а Настенька
Прокопий приказал искать ее по всему заводу. Но найти ее не удалось. Молодой хозяин накричал на Шанежку и выгнал из дому всю челядь искать беглянку.
Сусанна равнодушно приняла весть об исчезновении девушки, но к вечеру стала хмуриться и покусывать губы. Когда же до ее ушей долетели девичьи крики с берега паркового пруда, Сусанна побледнела и чуть не бегом пустилась к пруду. Там, у прибрежных кустов, нашли брошенную Настенькину косынку.
Пришел на берег и Прокопий Демидов.
– Багры сюда, – приказал он слугам. – Ищите в пруду! Да пошевеливайтесь быстрее...
Долгое время все поиски были тщетны. Но лишь только Сусанна вернулась в дом, уже в сумерках, при свете фонарей, из черной прудовой воды слуги вытащили тело Настеньки-утопленницы.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
1
Акинфий Демидов вернулся домой в день похорон Настеньки.
Караульный, дремавший на солнышке возле башенных ворот, очнулся, услышав бойкий перезвон бубенцов. Он едва успел привскочить с лавочки, как мимо промчалась тройка белых лошадей. Экипаж хозяина! Караульный ахнул от неожиданности: ведь уезжал хозяин на тройке гнедых. Померещились, что ли, эти сказочные белые кони?
Экипаж въехал в пустынный двор. Акинфий Демидов в сердцах закричал:
– Сдохли, что ли?
В это время Шанежка валялся на постели в своей избе. Он так и похолодел весь, узнав голос хозяина. Вскочил с постели, посмотрел в окно, тоже оторопел, глянув на белую масть лошадей. Опрометью кинулся к хозяину, всходившему на ступени подъезда. В ту же минуту из дому вышел Самойлыч. Демидов, не ответив старому слуге на поклон, крикнул сердито:
– Где вся дворня? Куда провалилась?
Шанежка, подобострастно кланяясь, отвечал за Самойлыча:
– На погосте все... С благополучным вас возвратом, батюшка Акинфий Никитич.
– Почему на погосте все? Кого хороните?
– Настенька преставилась, царствие ей небесное. На запрудном погосте упокоится. Все туда и подались,
– Отчего померла?
– В пруду утопла.
– Купалась, что ли?
– В садовом утопла. Сама порешила себя.
– Дьяволы! Покойником в доме хозяина приветите после долгого пути.
– Тредневось горный командир мимо нас проследовал.
– Без тебя наслышан. Хорошо, что хватило у вас ума маршем встретить слугу государыни. Самойлыч, баню! Всего меня пылью запорошило.
Уже от дверей Демидов крикнул кучеру:
– Данила, коней помыть, досуха протереть и выскрести. А через часок сюда во двор в недоуздках привести... Не лошади – сокровища!
Вымытый Самойлычем в бане, Демидов напился квасу, надел новый, только что сшитый в столице шелковый камзол вишневого цвета с золотым шитьем. Оглядел себя в зеркале, крикнул Самойлычу: