Сказание о Старом Урале
Шрифт:
– Подарочек я тебе припасла. Коль скажу, зацелуешь от радости.
– Так говори.
Сусанна засмеялась.
– А ты, оказывается, не по-мужски любопытен. Уж потерпел бы!
– Да говори же скорей.
– Ну, слушай.
Однако Сусанна перешла на шепот, и Настенька не разобрала ничего про ее «подарочек» Прокопию. Зато сам Прокопий слушал с возрастающим интересом и не раз прерывал ее шепот удивленными тихими возгласами. Вот что шептала ему на ухо осторожная собеседница:
– По весне Акинфий в Ревду на неделю уезжал. Заскучала я той порой. Обидно стало, что нет тебя близко. Села однажды в постели и плачу. Разрыдалась в голос и
Ничего не слышала Настенька из этого рассказа. От ночной сырости ее всю трясло. Она боялась выдать себя, упасть, закричать. Таиться не было больше сил. Настенька выскочила из-за укрытия и, не удержав стона, побежала.
Ее легкие шаги услышали Прокопий и Сусанна.
– Кто бы это?.. – с тревогой спросил Прокопий. – Уж не выслеживал ли нас кто-нибудь?
– А уж ты и перепугался? – раздраженно проговорила Сусанна, но и сама старалась прислушаться к затихающей чужой поступи. Через минуту в парке все стихло.
Но эту легкую поступь уловили не одни любовники. Слышал их и приказчик Шанежка. Он очутился в парке вовсе ненароком: вернулся домой из купеческой слободы сильно выпивши и свалился спать, не раздеваясь. Разбудил его колокол Наклонной башни часа через три.
Приказчик, охая, побрел вон из избы освежить ночной прохладой гудящую от хмеля голову. В парке ему полегчало. Он присел на скамью у парадного входа в хозяйский дворец.
Услышав чьи-то легкие, торопливые шаги в парковой аллее, Шанежка насторожился, проворно вскочил и спрятался за колонной дворцового портика.
Торопливые шаги приближались. Шанежка заметил женскую фигурку и, как кот за мышью, кинулся в погоню. Он быстро нагнал бежавшую и схватил за руку. Крик Настеньки бессильно замер, когда приказчик, сбив ее с ног, зажал ей рот. Шанежка подхватил ее и потащил к себе в избу.
До звона в ушах вслушивались Прокопий и Сусанна в тишину парка. Ничто больше не нарушало ее.
– Может, караульный проходил?
– Да будет тебе тревожиться, Прокоп. Слышишь, опять тихо, как в могиле? Ты лучше скажи, рад ли тому, что отыскала в горнице? Завтре покажу тебе ту тайную дверь. Знал ты про нее?
– Ничего не знал.
– Так я тебе и поверила, чтобы Демидов-сын про отцовы и дедовы тайники в доме не знал! Скажешь еще, что и про подвалы тайные не знаешь?
– Про те знаю.
– И то, что под косой башней рублевики серебряные чеканят, тоже знаешь?
Прокопий
– Совсем дуреешь, Сусанна, коли о таком сболтнула!
Сусанна тихонько посмеивалась.
– Стало быть, правда? Уж больно мне любопытно было узнать, правда это али нет. Вот и узнала, что правда. Ох и бедовый Акинфий! Чую, не сносить ему головы. Теперь нечего тебе кручиниться. Станешь и при отце ко мне ходить, а чуть – за дверь тайную, и – нет никого в моей опочивальне. Пойдем! Полночь сейчас ударит.
И впрямь, будто по команде Сусанны, колокола на башне стали вызванивать четверти. Прогудел большой колокол, и следом за последним, двенадцатым ударом зазвучал менуэт...
3
Разбудил Сусанну на утренней заре настойчивый стук в дверь опочивальни. Недовольным тоном она позволила слуге войти. Это был встревоженный хозяйский камердинер Самойлыч.
– Доброе утро, хозяюшка. Прости, христа ради, за докуку. Дело у меня неотложное.
– Вот напугал! Сон хороший глядела. Неужли не мог подождать?
– Не мог, матушка. Понимаю, что виноват, но ждать было нельзя.
– Уж не занемог ли хозяин молодой?
– Не то, матушка. Приказчик Настеньку с ночи в своей избе истязует. Вся дворня слышит девкин крик. Теперь затихает, бедная. Уж не порешил ли он ее, горемычную?
– Чем я-то здесь помогу?
– Заступись за девку, матушка. Он мужик-то – зверь.
– Хорошо. Ступай! Ступай! Сейчас оденусь. Скажи ему, подлецу, что вот, мол, сейчас сама хозяйка придет уму-разуму его поучить!
Наспех одевшись, Сусанна кое-как прихватила распущенные волосы, вышла во двор и на глазах перепуганной дворни направилась к крыльцу приказчиковой избы. Подозвала дворового мужика, властно приказала:
– Открой мне!
И когда тот, распахнув дверь, пропустил ее вперед, она сама захлопнула за собой дверь, находясь уже за порогом...
В избе беспорядок. На полу сор. Перед иконами, помигивая, угасает лампадка. Окна закрыты. Смрадная духота.
Приказчик, пораженный появлением госпожи, вскочил с лавки из-за стола. В углу избы на голом полу валялась Настенька в изодранной, запачканной кровью одежде. На столе перед Шанежкой Сусанна заметила плеть с коротким черенком.
– Над беззащитной девкой измываешься, погань?
Шанежка раскрыл было рот, но лишь промычал что-то вроде «дело хозяйское».
– Чем перед тобой провинилась?
– Стало быть, в саду шаталась в полуночь. Допрос ей чинил: зачем в саду в таку пору очутилась. Плетью погладить пришлось, а не сказывает. Значит, дело у нее там немаловажное. Все равно дознаюсь. А приедет хозяин – не того еще у нас испробует.
– Дурак ты! Да я сама ее в сад за мятой посылала.
– Не знаю. Когда изловил, мяты в руках у нее не было.
– Слыхал, что тебе хозяйка сказала?
– Слыхать-то слыхал. Только не больно верю. Зачем бы ей под пыткой про мяту для тебя молчать? На слово я одному хозяину верю.
– А я кто для тебя?
– Кто бы ни была, Сусанна Захаровна, а хозяин здеся меня заместо себя оставил! Над всеми! Вот и примечай!..
– Неужли? Ужо спрошу, как воротится. Встань, Настя!
Избитая с трудом поднялась и сразу же села на лавку.
– Ступай отсюда. Умойся и немедля ко мне придешь.
Настенька шатаясь пошла из избы. Сусанна взяла со стола плеть. Шанежка поспешно отступил в угол.