Сказание о Старом Урале
Шрифт:
– Явился, наконец. Давно ждала, когда приканчивать придешь.
От этих слов Демидов попятился. В мерцающем свете он вдруг заметил, что в черных волосах Сусанны появилась седина. Властное и капризное выражение ее лица вдруг исказилось страхом. Ее внезапно осенила страшная догадка о причине его исступленного гнева. Она поняла, что погибла бесповоротно. На миг прижала в ужасе ладони к губам. Глядя ему в глаза, прошептала:
– Нашел?
– Думала, не догадаюсь? Стало быть, по этой лестнице к тебе Прокоп хаживал?
Женщина
– Отвечай, змея!
Сусанна смеялась все громче.
– Замолчи! Дьяволица... Сына приманила?
Она, все еще сжатая в комок, прикрыла юбкой ноги и скрестила руки.
– Что ж! Ходил твой сынок ко мне. Всякую ночь без тебя в дверь, а при тебе – по тайному ходу. Помнишь, когда ломился ко мне? Он за дверью стоял и небось на помощь пришел бы, если бы папаша вовсе озверел!
– Бежала к нему? К Прокопу?
– Да на что он мне? На волю от вас обоих убегала. Сынок не умнее отца оказался. Не смог вырвать меня из твоих лап. А уж вырвалась бы, ты, Демидов, молиться бы научился сызнова! Скакал бы передо мной на одной ножке. Шутом бы вертелся. Задаривал меня за молчание всем, что ни пожелаю. Немало мне про тебя известно. Порассказала бы кое-кому в столице, как ты под косой башней рублики чеканишь. До самого Бирона довела бы меня красота, а уж он-то мастер таким, как ты, лапы скручивать. На цепи бы тебе, как бешеному псу, сидеть. Растащил бы Бирон по камешку все твое богатство. Вот какая Сусанна! Вот что надумала с тобой сотворить, вырвавшись на свободу.
– Где драгоценности, кои дарил тебе?
– Прокоп увез. Растрясет, верно, на подарки столичным полюбовницам. При мне только остатки.
Сусанна стала срывать спрятанный под грудью узелок.
– Лови. Подавись ими!
Она вскочила с постели, но от слабости споткнулась и упала на короб с серебром. Сорвала с себя узелок, швырнула под ноги Демидову.
– Дьявол ты в облике человечьем!
– Погоди, Сусаннушка! Скажи, что по злобе на себя наговорила. Скажи, что насчет Прокопа солгала.
– Не лгала. Раньше лгала, а сейчас правду высказываю. Полюбовником мне был твой сын. Обоих обманывала, только ума не хватило от вас убежать. Голова моя огнем горит. Палит меня ненависть к тебе.
– Сусанна!
Демидов вдруг опустился на колени, охватил руками ее ноги и прижался к ним головой.
– Целовать опять начнешь? Стосковался? Целуй, целуй, но помни, что и Прокопом я вся целована. Обоих вас кляня, на волю рвалась. Пожить хотелось на свободе. Птицей вольной полетать по родной земле. Теперь загрызай скорей, волк!
– Не тревожься! Не посмею тебя обидеть. Все простил. Только успокой насчет Прокопа. Не надо мне никакой правды. Одна ты нужна.
– Испугался правды? На колени она тебя поставила?
– Не надо кричать, голубушка. Успокойся! Опять вместе будем. Лучше прежнего
– Душегуб проклятый!
– Не проклинай! Не кляни, Сусаннушка! Замолчи! Замолчи!
Демидов зажал Сусанне рот. Пытаясь освободиться, она снова упала на короб с серебром. Чтобы унять ее, Демидов всей тяжестью собственного тела прижал женщину к коробу. Та извивалась, пыталась ударить его, задыхалась и уже хрипела.
– Говорю, утихомирься! Покорись! Простил тебя! Слышишь?!
Он сам хорошенько не сознавал, что руки его сошлись под ее подбородком.
Она затихала и реже вздрагивала, а Демидов, сам близкий к обмороку, в беспамятстве все сильнее и судорожнее сводил руки.
– Вот и хорошо. Утихла... Не надо правды. Только оставайся со мной.
Рука Сусанны повисла плетью.
– Нельзя тебе, Сусаннушка, одной без меня по земле ходить.
Демидов очнулся от острой боли в сведенных пальцах... Даже разжать их сразу не мог. А разжавши, увидел их отпечатки на женской шее. Женщина не двигалась. В остановившемся взгляде не было жизни. Только тогда он понял, что задушил ее.
Он приподнял было ее страшно отяжелевшее тело, но не удержал. Оно выскользнуло из его рук и упало на пол.
Медленно трезвея, охваченный ужасом, Демидов, пятясь, выбрался на лестницу.
Уже в сумерках Демидов вернулся в подземелье вместе с Саввой. Старик осмотрел подземелье и не сразу понял, в чем дело.
– Зачем привел, Акинфий Никитич?
– Сейчас уразумеешь.
Только теперь Савва увидел тело на полу.
– Никак преставилась?
– В моих руках задохлась. Кричала страшное для меня. Замолчать просил. Не упросил.
Савва приложил ухо к груди женщины.
– Отстукало. Гляди-кось, еще теплая. Жизнь каленую от отца-матери в подарок взяла, да тебе, вишь, отдала... Стало быть, разумею, что спрятать велишь? Во что мне завернуть ее прикажешь?
– Все, что хочешь, возьми наверху в сундуках.
– В парчу надо бы. В серебряную. А ты, хозяин, уходи. Мертвую трудно ли спрятать? С живыми, с теми беспокойно. Кричат, клянут, молят до последнего кирпича. Вон в ту нишу ее и заделаю. Только сперва в глаза ей глянь. Мертвы очи, а все ненависть к тебе живая в них. Глянь да ступай. Простишься с ней?
– Не могу.
Демидов выбежал из подземелья.
Савва остался наедине с Сусанной. Подвинул к ней канделябр со свечами поближе, долго рассматривал лицо мертвой, следы хозяйских пальцев на шее.
– Не ушла! А уж как рвалась отсюда! Желаньице было, а умишка да хитрости не хватило. Все молодость! Прыткая она, да завсегда спотыкливая.
Соборный священник, поднятый в полночь с постели и еще не вполне оправившийся с перепугу, служил с певчими и дьяконом в пустом соборе панихиду, поминая новопреставленную рабу божью Сусанну. Зажжены были свечи в одном паникадиле, перед иконами мерцали огоньки неугасимых лампад.