Сказание о Старом Урале
Шрифт:
– Уходишь?
– Спать пора, Прокопий Акинфич.
– Может, здесь приляжешь?
– Не люблю в чужом месте. К своему привыкла. Коли вам одному страшно станет, приходите. Сказы интересные знаю.
Поклонилась, плотно прикрыла за собой дверь...
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
1
Не удалось Акинфию Демидову отвести от себя розыск, но зато удалось пристроить в проводники князю Вяземскому верного человека, Степана Пояскова, знатока самых плохих дорог из Петербурга на Урал...
Степан
Поясков вез домой три пакета под хозяйскими сургучными печатями. Один – для молодого хозяина в Тагил, второй – для брата Никиты в Невьянск и третий – башенному старосте Савве. Этот пакет Демидов велел беречь пуще собственной жизни.
Путь до Каменного пояса провожатому удалось растянуть на десять дней против обычного, а уже на самом Поясе, на дорогах к Тагилу, он рассчитывал задержать гостя еще на добрую неделю. Замысел Акинфия был понятен Пояскову. Чем дольше князь пробудет в пути, тем чище приказчики заметут и спрячут старые демидовские грехи.
Вяземский со свитой ехал на шести тройках под конвоем верховых охранителей. Ямщики и охрана во всем были на стороне Пояскова: демидовские рублевики уже позванивали в их карманах.
У экипажей ломались колеса и оси, когда это было необходимо Пояскову. Словом, в дороге все шло по желанию Пояскова. Сверх ожидания легко удалось уговорить князя заехать по пути к Невьянску на Тагильский завод вместо ранее намеченной остановки на заводе Кушвинском. В Тагиле Поясков предлагал немного передохнуть. Эта перемена маршрута и остановок удалась Пояскову оттого, что он ловко хвастал своей охотничьей сноровкой. Князь сам был охотником, рассказы проводника пробудили в нем прежнюю страсть, захотелось потравить демидовскими борзыми лисиц-огневок на просеках у подножий Высокой горы.
Поясков с таким мастерством рассказывал князю охотничьи приключения, что тот таращил глаза, заслушивался этими байками до полуночи, а утром просыпал. Выезд из-за этого откладывался. Так, даже без дорожных ухабов, подчас затягивалось время пребывания в пути. Не ускользнуло от внимательного проводника, что князь отнюдь не чуждается женской красоты, не забыл тропок к сердцам красавиц и уже проявляет некоторый интерес к рассказам о тагильской домоправительнице.
2
К Нижнему Тагилу подъезжали после полудня. Солнце придавало осенним краскам игру теней. Ветерок с шелестом гнал по дороге подсохшую листву. Перед самым заводом княжескую карету занесло на повороте. Спицы у задних колес дружно треснули, колеса рассыпались. Пришлось Пояскову отправиться в Тагил за новыми колесами, поэтому он смог предупредить Прокопия о высоком госте.
Когда тройка с князем Вяземским остановилась у дворцового крыльца в Тагиле, нежданного, но желанного гостя встречал не только сам Прокопий, но и Анфиса с хлебом-солью. Разряженные в парадные ливреи слуги составляли пышный фон этой встречи. Князю она пришлась по душе. По русскому обычаю он даже облобызался с красивой домоправительницей Демидовых.
Пока
Сенатор князь Вяземский слыл любимцем императрицы. Сознавая, что наделен умом не чересчур щедро, он избрал для житейского пути, а особенно для восхождения по служебной лестнице такие приемы, как лесть, услужливость и приветливость. Несмотря на тучность, он был подвижен и не щадил сил на поклоны перед сильными: известное дело, поклоном спины не надсадишь, шеи не свернешь! Одевался князь щегольски, и всегда его по-особенному завитый парик вызывал похвалы и восхищение императрицы.
Служба его при дворе началась при Екатерине Первой, благоволил к нему Меншиков, ибо князь довольно успешно выполнял тайные поручения временщика, что, кстати, и помогло тому быстрее дойти до бесславной опалы. Однако опыт близости с Меншиковым князю не только не повредил, а даже помог, как только появился в Петербурге новый временщик при новой императрице. Вяземский быстро приблизился к обер-камергеру Бирону и сумел завоевать его расположение, давая ему кое-какие советы. Однако, снискав доверие Бирона, князь не порывал и старых связей с сановниками и родовитым дворянством.
Когда помещики выступили против Демидова и понадобился ловкий ревизор, выбор после долгих споров пал именно на князя Вяземского: Сенат поручил ему возглавить розыск на Урале для проверки демидовского хозяйничанья в этом краю железа и соли. Демидовы издавна, еще со времен Меншикова, дружили с князем Вяземским. Однако дружба эта скоро оказалась уж очень дорогой и не особенно полезной заводчикам. Бывало выгоднее совать подачки в другие карманы. Князь глубоко затаил обиду на Демидовых и теперь показал это Акинфию: когда тот явился с визитом, князь, уже назначенный главой следствия, просто не принял у себя всесильного заводчика.
Понимая всю трудность возложенного на него поручения, Вяземский обещал царице до всего тщательно докапываться, не кривя душой и совестью. В Сенате он вслух грозился вывести Акинфия на чистую воду. Дворянам обещал найти и вернуть всех крепостных мужиков, сманенных заводчиком, а в случае смерти этих мужиков потребовать с Демидовых компенсации. Эти обещания передавались по всем гостиным столицы. Знать начала верить, что владычеству Акинфия Демидова на Урале приходит конец.
Но, отъехав от Петербурга, князь переменил и тон и намерения. Шумные обещания он и в Петербурге-то давал больше для вида, чтобы придать значимость своей персоне, нагнать на заводчика больше страха и положить в свой собственный карман как можно больше золота. Князь знал о смертельной болезни императрицы и отлично замечал, что в Царском Селе повеселела царевна Елизавета Петровна. Он очень точно угадывал, что близость с Бироном не распахнет перед ним дверей в кабинет императрицы будущей. От полной опалы он, конечно, надеялся как-нибудь увернуться, но тем больше денег потребует будущая придворная жизнь, чтобы блеском и щедростью отвлечь внимание от прежних грешков... Вот эти-то деньги он и надеялся получить в результате умелого розыска на Урале.