Сказание о Старом Урале
Шрифт:
– Как же крепости знак подать? Чтобы к вылазке изготовились.
– Чай, сами не спят! Видишь, фитили тлеют у пушкарей. Наготове там все.
– Добро. Сейчас на якоря станем.
– Пушки наводи загодя. Чтобы, как знак подам, без промедления стрелять. Светать вот-вот начнет. И дождь перестает.
Еще с полчаса люди на стругах прождали в напряжении. Потом на смутном небесном полотне стали все яснее обозначаться очертания крепостных стен; татарские костры затухали, все внимание татарской стражи обращено было на крепость, за рекой никто не следил... Семен Строганов уже различал на воде всю цепь своих судов, стоявших над мелководьем. Он вынул саблю и пронзительно гикнул.
Тотчас со всех стругов
С крепости уже разглядели подкрепление на реке. Катерина узнала Семенов струг, поняла его маневр, приказала открыть огонь из пищалей и пушек, готовиться к вылазке.
На это Семен и рассчитывал!
Как только у крепости растворились ворота и защитники ринулись на врага, Иванко Строев атаковал татар с реки. Семен еще издали заметил высокого предводителя кергеданского отряда и угадал в нем своего племянника Никиту Строганова. Рядом с Никитой рубился, действуя одной рукой, старый Гринька Жук. Ордынцы заметались между двух русских цепей.
В пылу боя, когда на стругах остались одни пушкари, бившие по толпам бегущих к переправе ордынцев, Семен Строганов углядел татарскую военачальницу Игву. Ее золотой шлем и светлые латы мелькали в гуще самых отчаянных рубак, медленно отступавших к реке под ударами кергеданцев. Видел Семен, как сын Катерины, сопровождаемый Жуком, устремился к этой группе противника, намереваясь отрезать ей путь отхода к переправе. Маневр ему удался – увлеченные боем, спутники Игвы дали себя окружить. Последнее, что успел различить Семен, был отчаянный выпад татарской княжны против русского предводителя. Потом золотой татарский шлем Игвы и острый русский шишак Никиты исчезли из виду, будто утонули в дыму и прахе битвы.
Разбитый противник бежал в беспорядке. Со стругов и на берегу ратники довершали разгром врага, ловили татарских коней, носившихся без всадников между грудами мертвых тел. Лишь остаткам ордынцев удалось перейти близ Яйвы на тот берег Камы и спастись в лесах.
Немалый урон понесли и строгановские дружинники. Семен получил рану в плечо, а Никита, после боя с Игвой, был унесен в крепость с несколькими ранениями.
Свою отчаянную противницу он победил один на один. Татарская княжна была мертва. Когда Иванко Строев, оставшийся в бою невредимым, перевязал Семену раненое плечо, оба они подошли к шатру Игвы, куда ратники успели отнести ее тело. Семен велел пленным воинам Игвы хоронить ее по татарскому обычаю, с почестями. Игву погребли в боевых доспехах, на высоком берегу Камы. Над могилой насыпали курган. Золотой шлем воительницы, украшенный черным султаном, ее щит и меч Семен Строганов велел отнести на струг – он решил отослать при случае эти трофеи сибирским сородичам храброй татарской княжны.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
1
Отплытие Семена Строганова на выручку Кергедана окрылило ордынцев, осаждавших Нижний городок. Они стали готовиться к решительному штурму крепости, но старый воевода Голованов, разгадав их намерения, ночью сам вышел с дружиной из городка и напал на врага. Битва была кровопролитной, и воевода, не отогнав ордынцев, вынужден был уйти обратно за стены крепости. Татары подожгли на горе монастырь, оставленный монахами, но пожар залило дождем. Пришельцы обложили город. Свой стан они расположили на берегу Чусовой, прервав сообщение между обоими городками: Верхним и Нижним. Все же гонец от Голованова прокрался к Досифею, рассказал воеводе Верхнего городка, что гарнизон Нижнего может не устоять против нового натиска: после ухода Семенова отряда и ночной вылазки у воеводы Голованова осталась горстка защитников – на каждого ратника приходится теперь полтора, а то
Досифей собрал верхнегородских сотников на совет. Говорили на совете разное: предлагали сидеть в осаде, не затевая никаких решительных действий против татар до возвращения хозяина. Таких советчиков Досифей от души обругал. Решено было готовиться к походу на татар к Нижнему городку. Досифей отобрал испытанных дружинников, прибавил к ним сотню вогулов-лучников, уже доказавших свою верность Руси. Охранять городок воевода оставил пушкарей и пищальников.
В поход пошли на лодках. Верстах в четырех выше камня-бойца, по прозванию Илья Муромец, Досифей с дружиной высадился, попрятал лодки в кустах и пошел лесом. Высланные вперед дознатчики сообщили, что главная сила ордынцев стоит под крепостью, а в стане находятся только кони под надежной охраной. Дружина скрыто подошла к татарскому стану. Досифей велел своим людям залечь в укромных местах и ждать темноты.
После полуночи дружинники ворвались в расположение лагеря, перебили оставленных в нем воинов, увели в лес коней и без промедления пошли к крепости, где татары уже приготовились к штурму. Нападение верхнегородцев в тыл штурмующим было внезапным, но защитники городка, заслышав под стенами шум битвы, тотчас вышли за стены и соединились с воинами Досифея. Взяв врага в кольцо, ратники погнали ордынцев к обрывистому берегу реки. Битва затянулась до восхода солнца. Большой татарский отряд, прижатый к берегу, уже стал было сдаваться, но какой-то военачальник в шлеме с перьями вопил на своих воинов, заставляя их продолжать безнадежное сопротивление.
Досифей, придерживая возле себя старую волчицу, наблюдал за тем, как дружинники обеих крепостей обезоруживали врагов, разбирали клинки и щиты, кучками отводили в крепость пленных ордынцев. Лишь отряд на берегу, прижатый вогулами к самой кромке обрыва, еще дрался, ежеминутно редел, но не сдавался. Вогулы взяли отряд в клещи, постепенно сжимая их. Вогульские стрелки точными выстрелами поражали ордынцев, расплачиваясь за сожженные селения и бедствия осады. Уже не одна стрела настигла и высокого предводителя отряда, но его доспехи были неуязвимы: стрелы бессильно падали к ногам латника.
Досифей взял волчицу на сворку и приблизился к месту сражения. Он набрал полные легкие воздуху и крикнул отчаянному латнику по-татарски:
– Пожалей своих! Сдавайся! Нечего после драки кулаками махать!
Что-то знакомое почудилось Досифею в злобном ответном выкрике. Да и вогулы подбежали к Досифею, возбужденно крича:
– Не татарин это! Русский он!
Неужто изменник Костромин? В татарском обличии? Нет, этого перебежчика упускать нельзя и взять надобно живым!
Видимо, и латник узнал Досифея. Метательный дротик, пущенный кем-то из телохранителей латника, задел воеводу, и в ту же минуту латник исчез с кромки обрыва. Остальные воины удвоили сопротивление. Куда же девался тот? Вогулы уже бросились к береговому обрыву. Возбужденно указывая вниз, они давали понять Досифею, что чужой латник отважился на отчаянный спуск с обрыва к реке. Там, у берега, лежал опрокинутый челн. Уйдет враг!
Досифей сам подбежал к уступу, глянул вниз, спустил волчицу с привязи, показал на человека, уже спешившего к челну.
– Выручай, Находка!
И то, что было почти невозможно для человека, сделал зверь: волчица по немыслимой крутизне, цепляясь когтями за малейшие шершавины почти отвесной тропки, выбитой в скале рыбаками и охотниками, спустились к берегу столь быстро, что оказалась у челна почти одновременно с беглецом в латах. И началась на берегу жестокая схватка матерого зверя с человеком, закованным в железо.