Сказание о Старом Урале
Шрифт:
– Скинь платок. Славная какая! Все теперь вспомнил. Значит, и ты про наказ мой не позабыла?
– Разве можно? Вот и явилась.
– Выглядела суженого? Эй, парень! Иди сюда!
Рослый молодец подошел и стал рядом с Анютой.
– Не плох молодец!
– Благослови, хозяин.
– С радостью. Приданое, как обещал тебе, облажу. Первенца, если будет охота, в честь батюшки моего нареките. Завтра под вечер наведайся ко мне. Кем, паренек, на Каме маячишь?
– Плотоводом у Строгановых сызмала, зовусь Захар Меткин.
– Родом откуда?
– По отцу вологодский,
– Камский, стало быть? Береги Анюту! Душу ее лаской согревай. Она старость отца моего сторожила, заботой его берегла и за это, как родная, мне стала.
– О сем не тревожься, хозяин. Захарушка меня не обидит, – вступилась за жениха Анютка.
– Смотри! Чтобы твоей слезе, Анюта, жемчужиной на дне глубоком не обернуться!
Анюта опять смутилась.
– Неужели помнишь, как в конкорской избе девчонкой несмышленой забавлялась?
– Все помню, милая. На доброе моя память крепка. Но и обид не забываю. Когда на Чусовую приплыли?
– Сегодня, только светать стало.
– Со страхом по Каме плыли?
– Захарушка на ней бывалый, да и сама я непужливая.
– Ишь ты, храбрая какая! Вогулов видали?
– Приходилось. Только они на берегах, а мы на воде.
– А ты востра на язык! Ладно! Завтра под вечер свидимся. Ступайте, городок оглядите.
– Благодарствуем, хозяин!
Анютка и Захар поклонились в пояс и пошли по улице. Анна Муравина посмотрела им вслед.
– Радостные какие! А все оттого, что счастье нашли друг в друге. Вот и весь божий мир ихним стал.
3
Над Чусовой поднялась полная луна. Видно все, почти как днем, только свет синеватый и серебристый. Выстлала лунная ночь чусовские земли серебряной парчой, накидала повсюду синие полосы теней, а на воде реки пустила блестки, будто к празднику вырядила...
Час уже неранний, в городке тихо. Слышно, как дозорные ходят и переговариваются на стенах, где-нибудь тявкнет собака, прозвучит отголосок запоздалой песни – это либо голь кабацкая хмелем тешится, либо артель издалека воротилась.
Семен и Анна покинули воеводскую избу, кривыми улочками утихшего городка прошли к холму и поднялись на его вершину.
Вначале их тропинка вилась вверх еловым лесом, разукрашенная пятнами света. Выходила и на прогалины лужков, убранных цветами. Ближе к вершине обступил тропку осиновый перелесок с кустарниками, еще выше – березовая роща. На вершине тропа потерялась среди белых скал, похожих на ледяные глыбы. Под луной скалы будто голубели, и кажется, что вспыхивают в изломах камня синие огоньки.
Березки угнездились среди скал. Под каждой лежит на камне черный лоскут тени.
Анна остановилась возле березки, засмотрелась на лунные дали. Семен молча любовался девушкой. Золото ее кос посеребрилось, а синие глаза смотрят, как две черные смородины.
Им двоим виден весь городок, зубчатый пояс его стен, шлемы дозорных башен. Дальше – черный океан лесов, а на соседнем, уже загородном, холме блестят под луной купола монастыря.
Наискось, поперек Чусовой, серебряная дорога, пустынная и неживая. На берегах
Здесь, высоко над городком, лунное безмолвие будто еще торжественней; и не нарушает этой тишины какая-то ночная птичка, что изредка подает голосок из лесных зарослей, кого-то манит или усыпляет.
Обернулась Анна к Семену, посмотрела ему прямо в глаза. Прочитала в них все, что наполняло светом его жизнь. Увидел и он в ее взгляде ласковую радость, услышал шепот:
– Родимый мой!
И когда склонилась боярышня на его плечо, у Семена перехватило голос от волнения, он и молвить ничего не смог, только прижал сухие губы к ее волосам. Знакомый Семену жар опалил его, отозвался звоном в ушах; он поцеловал Анну в губы, но тотчас же выпустил девушку из объятий, отступил от нее, ответил ей тоже шепотом:
– Аннушка, люба ты мне!
– А пошто отступаешь от меня?
– Боязнь взяла, что силы не хватит совладать с собой.
– Да что ты, родимый? Нешто не видишь, что я уже вся твоя? Любовь меня тебе отдала.
– Женой мне согласись стать.
– Кем велишь, тем и буду для тебя.
– Женой! Анной Строгановой.
– Родимый! Навек тебя запомнила с первого взгляда, как на острове повстречала. Когда уехал, сон видела. Иду будто в зимнюю метель и с дороги сбиваюсь. Босая по снегу иду. Студено мне, закоченела вся и вдруг вижу: полянка в незабудках, а на ней старуха страшная такая, сидят и кость гложет. Увидала меня, грозит кривым пальцем и лопочет: «На Строганова загляделась? Смотри, девка, не ослепни от сего погляда»... Вот какой сон, слышишь?.. Женой меня к себе зовешь, родимый? Радость это для меня большая. Схожа она с той радостью, что у Анюты в глазах была, когда с милым к тебе подошла. Вот я и нашла свое счастье подле тебя, и тебе обещаюсь только счастье нести и ничем его не омрачить!
Анна подняла глаза к звездному небу и перекрестилась, словно клятву подтвердила.
Птичка, скрытая где-то в листве березок, все тише и бережнее подавала свой подманивающий голосок. Анна прижалась к мужской груди, слушала удары сердца, ставшего родным, и, улавливая издали песенный напев, не знала, чудится он ей или это поет ее собственная, наполненная несказанным светом душа.
ГЛАВА ПЯТАЯ
1
В Нижний городок совсем неожиданно приплыла Катерина Строганова.
Когда сумерки сгустились и небо стало из багрового темно-лиловым, Семен Строганов слушал Катерину в своей избе. Он сидел на скамье под открытым окном, Катерина в волнении то садилась, то вставала и металась из угла в угол горницы. Он заметил, как постарела она за последние годы. Седина вплелась в волосы, морщинки кое-где тронули лицо. Оно стало каким-то чужим, суровым, незнакомым. Глаза утратили прежний блеск, остроту взгляда, пытливость. В них живет тревога и грусть. Только одета по-прежнему пестро и богато. На руках перстни; завела себе нового белого кота, с ним не расстается даже здесь.