Сказание о Старом Урале
Шрифт:
Старик отхлебнул, похвалил:
– По-костромскому варишь, только мяты бы чуток побольше... Под чьим же началом станете теперь жить? Двое хозяев-то, оба молодые.
– Без ошибки скажу: Максиму Яковлевичу быть головой над нами. Дядина хватка. Рядили они, где предать земле покойного. До охрипу спорили. А Максим и скажи твердое слово: Сольвычегодск! И все Строгановы языки прикусили. Вот и показал себя.
– Дядю, поди, жалеет?
– Места себе не находит. Все думает, как быть да как дело дальше вести. Сейчас иконописцев, мастеров собрал, задумал Благовещенский собор в Сольвичегодске заново украшать. Для царских храмов – тоже наших, строгановских, богомазов на Москву
– Ишь искусник какой! Где он столь тонкому ремеслу обучался?
– На Москве к этому пристрастился... Никак, сам легок на помине?
Вошел Максим. Потер руки, приложил их к печным изразцам.
– Ох и студено! Ветерок с Серебрянской стороны.
– Погрейся, хозяин, малиновым взваром, не обессудь.
Максим присел к столу.
– По ликам вижу, что Денис-плотовщик людей моих, помощников дядиных, Ивана да Спиридона, с Чусовой на Русь сманивает?
– Нет, хозяин. Думал, может, Иван по Костроме стосковался, но зря понадеялся. Про Спирю же чего говорить? Главный домовой здесь. Одно слово – суседко.
– А сам кинешь Каму?
– Кину. Но не убегом от Строгановых, а с их благословения. Легче будет моим костям в костромской земле лежать.
– Ступай. Служил честно, помог нам Русь на Каме утвердить. А с Иваном мы вскорости тоже на Волгу подадимся, звать людей на житье в сибирскую Русь. Вот как, Денис. Ты по весне в родные места?
– Нет, хозяин, завтра. Поведу обоз с чусовской солью, а уж в обрат не ворочусь. Выручку тебе помощник мой сюда доставит.
– В добрый час. Ты, Иван, так снаряди мужика, чтобы лихом Строгановых не вспоминал! Ну а тебе, Иван, на Чусовой не прискучило? Перед кончиной дядя Семен наказ тебе дал, в Сибирь стружок сладить.
– О том и думаю, Максим Яковлевич. Осилили мы с ним Чусовую, а с тобой, поди, и Тобол-реку осиливать придется? Есть еще силушка в жилушках. Еще с молодыми потягаемся.
Груня тихонько ахнула.
– А как старость, там-то, в Сибири придет?
– Ничего, жена. Когда нам с тобой время придет, чай, и там народ русский нас в чистых рубахах под образа положит!
Дмитрию Андреевичу Доильневу посвящаю
Книга вторая
Куранты Невьянской башни
По невьянским, шарташским и тагильским преданиям
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
1
Шло второе столетие после смерти Грозного.
Время не торопилось.
История Руси по-прежнему оставалась историей страданий и подвигов народа.
Вереницей шли годы, и на многое страшнущее нагляделась Русь, пока крутилось веретено предшествующего семнадцатого столетия.
Пережил народ окончание на престоле рода Калиты, лихолетье Смутного времени, прогнал польских ставленников, самозванцев Лжедимитрия первого и Тушинского вора. Видел в пламени народных восстаний на троне Михаила и Алексея Романовых, воевал шведа и турку под знаменами Петра.
Стрелецкий бунт молодой царь успокоил с беспощадностью Четвертого Иоанна, постригом в монашество усмирил непокорность сестры, Софии-правительницы, сына родного не пожалел, когда тот пошел против отцовских преобразований.
Восемнадцатый век громыхал железом, разил пороховой гарью, корабельной смолой, табачищем.
Петр раскидывал срубы деревянной Руси. Он скручивал и подминал вековые порядки боярского властодержавия.
Петр верил в великое будущее государства и народа. Основанием Петербурга он поставил величие обновленной, преобразованной Руси перед взором всего мира и дал государству своему новое имя – Россия.
Тень Петра укрывала всю страну, из конца в конец. Допетровская Русь, не приемля нового быта и новых порядков, в бессильной злобе хоронилась по укромным углам. Шла в исход с родных насиженных мест в уральские и сибирские леса по тропам первых раскольников, надеясь, что туда-то не скоро дотянется рука ненавистного преобразователя.
2
К подножию Каменного пояса, на водную дорогу к нему, – еще почти безлюдную Каму, – пришел в дни Грозного род Иоаникия Строганова. Потомки этого купца Иоаникия при царе Василии Шуйском получили звание и м е н и т ы х л ю д е й. Богатство их росло на соли и железе, но при Петре, волею царя, хозяином рудных богатств Каменного пояса стал род тульского кузнеца Никиты Демидова.
Подневольным трудом ставил он по краю свои заводы. Род Демидовых правил без рукавиц, голой рукой душил волю, отнимал силу беглых «шатучих» людей, небезропотно подчинявшихся демидовским законам. Без рукавиц род Демидовых утверждал свое первенство на Каменном поясе, прикрываясь дружбой с царем, крепко давая по зубам каждому, кто осмеливался мешать.
Тянулись годы. Не стало Петра Первого и его жены Катерины, не стало Меншикова. Оспа уложила в могилу юного Петра Второго. Не стало и «кузнеца Петрова» Никиты Демидова. Его тенью, еще более угрожающей, шагал по уральскому краю сын Акинфий, человек самобытный и уросливый.
Путаные колеи ухабистых проселков и торных большаков России нарезаны колесами разных бед. От каждого десятилетия – своя колея. Сменялись схожие друг с другом, жестокие и бедственные годы под зловещий выкрик «слово и дело». Фаворит императрицы Анны Иоанновны временщик Бирон не занимал первых государственных постов и будто не пробирался к рулю империи. Но в тишине царской опочивальни он поистине плел терновый венок для народа! Это по его слову слеталась в Россию стая хищного иноземного воронья. Паутина темных интриг опутала подножие российского престола, и главные нити этой паутины были в руках «курляндского конюха». Он хитро ставил петли для уловления тех, кто испокон веков держал на плечах судьбу государства. Что за дело временщику до вопиющей нищеты чужого ему российского мужика! Пыльная пудра дворянских париков осыпалась на струпья и болячки крепостных холопов. По заводам и рудникам Урала стонали работные люди...
Колеса российской истории резали колею тысяча семьсот тридцать пятого года...
ГЛАВА ВТОРАЯ
1
В Угорье – провинции Каменного пояса – река Исеть петляла среди лесных и горных угодьев. На одной из речных петель вминалась в прибрежные дремучие леса носовая крепость – Екатеринбург.
В году тысяча семьсот тридцать пятом выдалась сердитая зима. Глубокими сугробами завалила она Екатеринбург, умяла их до твердости, не поскупись на гулянки по ним вьюг и буранов. От морозов на лету замерзали вороны. Они падали на снега с распростертыми крыльями, казались на снежной белизне черными крестами. Под тяжестью снега у лесных деревьев обламывались ветки.