Сказание о верном друге
Шрифт:
Лан шел рядом с отцом. Он показывал дорогу племени. Он не боялся заблудиться: знакомая речка выведет их к высокогорному озеру, а другая, родная сестра ее, покажет дорогу вниз, в страну предков. Его беспокоило другое – соба жил теперь со своей стаей. Пойдет ли он с людьми через перевал?
Стая рыжих волков следовала неподалеку.
Оглядываясь, мальчик видел их то сзади племени, то сбоку, на склоне холма, то вдруг впереди, в распадке.
Целую луну уже сопровождает стая охотников, а теперь вот племя. Но пойдут ли звери за ними через перевал?
Женщины и дети держались плотной толпой, несли туши вяленого мяса, скребки, топоры и била, факелы и шкуры.
Мужчины-охотники с луками и копьями в руках вытянулись в две цепочки по сторонам от толпы.
Говорливый ручей, берегом которого они сейчас шли, своим неумолчным плеском заглушал отрывочные голоса, шорох босых ног, писк детей.
– Хорошо ли знаешь дорогу? – спросил вождь у сына со скрытым беспокойством, заметив, что Лан все время оглядывается по сторонам.
– Да, хорошо.
Некоторое время шли в молчании. Большой Орел старался превозмочь усталость, тяжестью растекающуюся по телу.
– Хочу, вождь, чтобы волк-соба пошел с нами.
– Всякий зверь хочет жить в своей стае… Мог бы ты жить среди волков?
– Нет.
– Так и он. Погляди вокруг. Разве зайцы живут среди коз и косуль?
– Но соба наш друг. Он спас меня и Зурра. Он храбрый, как человек, он, как мы…
– Он волк, бегает на четырех ногах. Ты, и я, и всякий другой из племени не похожи на него.
– Да, это так…
И все же Лан горевал при мысли, что соба не живет теперь рядом, не следует за ним, как раньше. Стая волку роднее. Лишь иногда подходит он к нему и Муне, берет из рук кусок мяса, кость, разрешает прикоснуться к себе…
Вождь остановил племя на отдых. Запылали костры. Уставшие, но полные бодрости и возбуждения люди разбились на кучки.
Женщины расспрашивали Муну, вспоминает ли она дорогу, верно ли ведет Лан племя, хороша ли теплая страна предков.
Охотники еще и еще раз просили мальчика рассказать о приметах предстоящего пути. Будут ли подходящие места для охоты. Не труден ли перевал.
Только к Зурру не приставали с расспросами – бесполезно. И без того неразговорчивый, мальчик горевал о расставании с матерью. Самая многочисленная толпа собралась вокруг старой Уруны – женщины и дети. Задорно поблескивая выцветшими глазами, старуха выбивала пальцами на некогда грозном тум-туме призывный веселый ритм. Четкая мелодичная дробь то затихала, уплывая в неведомую даль, то смерчем налетала на слушателей, увлекая их своим бурным движением откровенно и властно.
Смешливая черноволосая Ламуза, шлепнув босой ногой о теплый камень, повела вокруг карими, в искорку глазами и потекла, заструилась в танце. Камень, на котором она танцевала, был невелик, но танцовщице и не нужно было большего. Подчиняясь ритму тум-тума, она гибко раскачивалась, будто грозный столб смерча, уходящий в поднебесье, или кипела и бурлила звонким водопадом.
Муна восторженно глядела на Ламузу и вдруг поплыла вокруг нее нежным цветком, вея по ветру золотистые паутинки своих волос.
Женщины взвизгнули от восторга, а пальцы Уруны еще горячее и призывнее забегали по тугой коже тум-тума. И вот уже несколько молодых женщин пустились в пляс, будто не было тяжелого перехода под знойным солнцем, будто не ждало их трудное восхождение навстречу кипящей и падающей из узких промоин в черных скалах речке, к самым облакам, что сейчас зацепились за далекую седловину в недосягаемой орлиной вышине.
ОБЕТ
Здесь. Да, здесь предстояло им расстаться. Холодное устье ущелья поглотило уже почти! все племя.
Лан и Муна ждали.
Стая рыжих волков остановилась на пригорке. Похоже, дальше они не пойдут.
Волк-соба несколько раз подбегал к ребятам и снова возвращался к стае. Он метался от людей к собратьям, как бы спрашивая и советуясь, как поступить, с кем остаться.
Наконец приблизился к ребятам. Лан положил перед ним большую кость с лоскутами мяса. Последнее дружеское угощение.
Волк схватил кость, отволок ее в сторону и оставил. Должно быть, он тоже чувствовал близкую разлуку.
Муна опустилась на землю и тихо позвала волка. Роняя слезы, она гладила и ласкала зверя, а он тыкался носом ей в руки, как детеныш, слизывал слезы со щек и рук. Потом, отстранившись, подошел и потерся о ногу Лана. Мальчик ласково и грустно погладил его по спине.
Зурр издали наблюдал, как прощаются ребята с соба, и ему было тяжко, грустно.
– Я привяжу и не отпущу его, – решительно сказала Муна, утерев глаза жесткой ладошкой.
Лан усмехнулся. Зверь уже так велик и силен, что его не удержать кожаной тесемкой, да и сил у Муны не хватит на это.
– Всякий зверь хочет жить в своей стае, – повторил Лан слова отца, показавшиеся ему мудрыми и убедительными. – Он волк, бегает на четырех ногах, а мы, люди, – на двух… Нашего соба теперь не удержать силой.
Тем временем несколько голодных волчат-детенышей с жадностью набросились на кость, оставленную волком.
Неподалеку от стаи, рядом со взрослым волком, волчата чувствовали себя уверенно, да и голод заставлял их забыть об осторожности. Запах людей за последнее время они ощущали каждый день, и люди не внушали им такого страха, как прежде.
Поэтому Муна сумела подобраться к ним совсем близко…
И вот уже один волчонок заскулил, завертелся на месте, стараясь освободиться от петли на шее. Остальные волчата тотчас отскочили от пищи, поджав хвосты.
Визг волчонка встревожил стаю. Звери беспокойно задвигались. Несколько волков стали медленно приближаться к Муне, но Лан громко крикнул и поднял копье, и Зурр уже спешил на выручку.
Волк-соба, грозный, взъерошенный, стал боком между людьми и зверями, и было неясно, кому из них он угрожает.